большая турецкая эскадра. Смотрел напряженно и не пропустил главного.
— В-у-х!
Столб воды вырос у борта самого крупного османского корабля, хорошо видимого даже на таком расстоянии.
— Ш-в-а-х!!!
Линкор в доли секунды превратился в огнедышащее жерло вулкана, огнем его вывернуло наизнанку: двадцать пудов адской смеси «аммонала» — это не слабенький порох взорвать. В небо взметнулись многие тысячи огней — горящим дождем обломки посыпались на соседние турецкие корабли.
— Крюйт-камера рванула, — тихо прошептал Максимов. Никто не радовался в голос — турецкие сторожевые галеры рыскали по лиману, не давая русским судам вырваться из Днепра.
— И ветерок поднялся, — добавил Семен с надеждой. — Может, и погорят еще кораблики-то?
Юконский острог
— Б-у-х! Б-у-х! Б-у-х!
Визг разом прервался — тяжелые пули буквально отшвырнули индейцев назад. Одному снесло полчерепа, кровь брызнула во все стороны, окропив и Алехана. Второму досталось две пули, причем в бок. Туземца в воздухе перевернуло на спину — и Орлов чуть не срыгнул.
Надрезанные свинцовые пули, поставленные моряком на здешнего матерого и до ужаса свирепого медведя-гризли, полностью разворошили аборигену живот своими выходными отверстиями.
— Че, окаянные! Отведали казацкой сабельки!
Алехан так и не понял, каким образом Кузьма отсек одному индейцу руку, второго проткнул насквозь, а третьему разрубил плечо. Все произошло настолько быстро, что Орлов даже не успел поднять штуцер и прицелиться, дабы помочь станичнику. И вот у ног казака бьется в конвульсиях насаженный на саблю колош, другой лежит в луже собственной крови, и лишь безрукий в сознании — кровь хлыщет с обрубка, а он, смертельно бледный, без сил, только смотрит на клинок выпученными глазами.
— Кишка тонка у них супротив баргут или чахар. Вот те мунгалы рубаки изрядные!
Кузьма сплюнул кровавый сгусток, щека у него была располосована, и посмотрел на Орлова.
Тот поднял ружье — добить индейца, все равно не выживет, всю кровищу потерял. Казак предостерегающе кашлянул:
— Не замай, Григорыч! Не трать патрон, мало их у нас!
И стремительно взмахнул саблей, развалив грудину колошу наискосок. Кровь хлынула потоком, алые брызги долетели до воды. Орлов только сейчас опомнился, достал тряпку и вытер лицо — мешковина сразу окрасилась.
— Фу! — облегченно выдохнул казак, цепко обшаривая взглядом окрестности. — Славно подрались.
— Кое-как отбились! — вставил и свое слово Алехан. — Вроде вражин больше нет, кончились супостаты.
— Их ровно дюжина была, мы их тут всех и положили. — Кузьма присел на камень и стал рассматривать свою винтовку. Через несколько секунд выругался по-черному, помянув и мастера, что делал ее, и себя, и чью-то мать, и золото, будь оно неладно.
— Золотишко чем тебе не мило? — ощерился улыбкой Орлов.
— Будь камешек, так я бы рукой провернул, — степенно ответил казак, — а так самородок малый попал и заклинил барабан. Смотри!
Казак вытащил из мха плоский желтоватый камень, похожий на оладью, почему-то кхекнул, вроде как сильно удивился, и пару раз аккуратно ударил по барабану. Достал мелкий камушек, тускло блеснувший на его корявой ладони, да швырнул его в озеро.
Далеко кинул — ровно посередке глади всплеснуло, и пошли круги во все стороны.
— Богач ты, Кузьма, золотом швыряться! Самородок не нужен? Там же несколько золотников было.
— Ну и хрен с ним, лучше малым пожертвовать, но с большим остаться. — Казак хитро сверкнул глазами, взял булыжник и неожиданно бросил «оладью» в сторону гвардейца. — Лови, ваш-бродь!
Алехан привычно махнул лапищей — и тут в ладонь сильно ударило, тяжесть оказалась нешуточной. С лепешку камушек, большенький — но весил изрядно, с полпуда, руку сразу оттянуло.
Орлов крякнул от удивления — о таких огромных самородках он даже от брата не слышал, не то что видел. Гриша о десяти фунтах говорил, а этот тусклый желтый камень вдвое больше весит.
— Ты его спрячь пока, Григорыч! С такой тяжестью бежать от супостатов трудненько!
— Зачем прятать-то? — удивился Алехан. — И бежать зачем? Мы ж их всех побили!
— Мы убили тех, что нас повязать хотели! — Казак ощерился. — Колоши эти с нами уже встречались в прошлом году, но не знали, что у нас многозарядные фузеи. Иначе после первого же выстрела не стали бы нас так неспешно обкладывать, а кинулись разом. Ошибочка у них вышла. Думали, мы ружья перезарядить не успеем, не знали про шесть зарядов. И в тебя стрелы не пускали, в единственного. В аманаты ты им был нужен, Григорыч! Старые счеты к тебе у них есть!
— Так что ж это такое? Откуда они? Шли за нами?
— Измена это, ваш-бродь! Вон острожный индеец лежит, мертвяк голимый. А где второй?!
Орлов сразу отыскал караульного туземца, данного братом в проводники. Прав казак, убили его. И не тлинкиты — тех и рядом не было, и стрел в теле не торчало. Но сколько ни разглядывал место Алехан, второго караульного он так и не приметил.
Казак с усмешкой посмотрел на гвардейца и сплюнул. Затем хрипло заговорил, как старый ворон:
— Сбег, щучий сын. Своего резанул в спину и сбег. Как пальба началась, я его приметил — думал, от колошей убегает. А он от нас бежал, понял, собака, что мы огненным боем отобьемся. В остроге пальбу брата твоего видел, сообразил, что к чему, но этих предупредить не успел.
— Зато сейчас успеет, пес! — грозно процедил Алехан и засунул самородок под мох с камнем торчащим, приметным. — Нас в остроге не ждут до завтрева, а энти твари на нас охоту начнут. И скоро. Уходить надо, тут ты прав, Кузьма. Худо только, что мест сих не знаем, догонят. По следу они ходить горазды!
— Да и мы не лыком шиты, — усмехнулся казак. — Места я приметил, пока шли, так что петлять будем как зайцы. Нам бы до острога добраться, чую, пригрел твой брат змею предательскую! Как бы беды не вышло!
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
29 июня 1770 года
Гречиничи
Пригревало, и порядочно, как на солнцепеке.
«Это ж что такое творится?!»
Петр с трудом разлепил глаза, так и есть — какой-то дом, обстановка с восточной роскошью, несколько аляповатой, бьющей в глаза. Перебор полнейший. Явно не его привычный полевой шатер или знакомые до малейшей лепнины дворцы в Петергофе и Северной Пальмире. Да и не общага, что оставил он в той жизни.
— Неужто я к туркам в плен попал, вот и поместили меня согласно рангу? Теперь проведу года в пошлой роскоши, как предводитель команчей, с одалисками, в неге и мире.
Вот только раздетых баб он нигде не увидел, негой и миром здесь не пахло ни на грош — запах разгорающегося пожара забивал нос, едкий дым, сочившийся из всех щелей, раздражал глаза. Еще не запылало все кругом, но огонь, похоже, уже вышел из-под контроля.
Окно было разбито, легкая занавеска на его глазах вспыхнула и за секунды сгорела. Сразу же в уши ворвался грохот ружейных выстрелов. Петр непроизвольно выдохнул воздух от облегчения:
