довольно примирительные тоже проскальзывали. Эти моменты Троцкий уловил сразу же и поднял глаза на Ленина — тот торжествующе улыбался, сверкая глазами.
— Феликс Эдмундович, скажите, как сибирское кулачье относится к наложенной на них продразверстке?
— Резко отрицательно, Владимир Ильич! Мятеж неминуем! Особенно после таких призывов к населению!
Дзержинский негодующе дернул бородкой и крепкими пальцами смял листок, бросив его в корзину.
— Ну, тогда мы ее проводить не будем! Зачем нам принимать политически неправильное решение?
Такое откровенное заявление Ленина ошарашило его собеседников кипятком — Троцкий с Дзержинским вначале изумленно переглянулись, а затем жадно впились в вождя взглядами, как бы требуя от него объяснений. Тот в ответ захихикал.
— Лев Давыдович! А мы сможем сдержать в Сибири белую сволочь, если этим июнем они начнут продвижение до Омска и далее, вплоть до Урала?! Как и грозят нам открыто в этой бумажке! Нет, я им верю, батенька, а потому спрашиваю — что будет с советской властью и Восточным фронтом, если одновременно с этим белогвардейским наступлением всю Западную Сибирь охватит пламя беспощадного кулацкого мятежа?!
— Наша 5-я армия неминуемо погибнет! А совдепы будут вырезаны до последнего коммуниста! — Троцкий лязгнул голосом и даже привстал с кресла. — Погибнут все пять дивизий, которые просто не удержат фронт и не принесут пользу пролетарской революции своей гибелью. Слишком велико, даже чудовищно велико неравенство в силах, а перебросить резервы на восток мы не в состоянии!
— Так надо подумать, как вывести наши сибирские дивизии на Урал! А лучше перебросить их на польское направление! И по возможности немедленно, батенька!
В кабинете воцарилась тягучая тишина, Троцкий с Дзержинским онемели, переваривая слова Ленина. Их молчание нарушил нарочито веселенький, с подлинкой, смех вождя.
— Эта листовка показывает нам не их силу, товарищи, а слабость. Сибирь мы вряд ли удержим, но дальше, за Уральские горы, беляки не пойдут! В этом слабость всех сепаратистов и националистов. Они ограничены даже в своих требованиях. А потому не могут быть гибкими и учитывать требования текущего политического момента.
Троцкий еле заметно поморщился — не может вождь без политического словоблудия обходиться, даже оставаясь наедине с верными соратниками, но явственно никогда недовольства не показывал.
Зачем головой и нервами рисковать, и тем паче сейчас, когда рядом Дзержинский глазами в его сторону зыркает?! Замыслил недоброе? От него всякой пакости можно ожидать — вельми крут и зело свиреп, как говорят про таких русские.
— Нам принадлежит выбор! Нам, а не им, мои дорогие товарищи!
— Ничего, панове, мы еще посмотрим! — с нескрываемой угрозой в голосе прошептал Пилсудский и тяжело поднялся с кресла. Прожитые годы и бурная молодость оставили на душе и теле глубокие следы.
Его брат Бронислав вместе со старшим братом большевистского вождя Ульянова-Ленина проходил по делу «вторых первомартовцев» тридцать с лишним лет тому назад. Самого Юзефа тоже привлекли к суду — тогда он назвал себя на следствии белорусом, а не поляком, и загремел только в ссылку на пять лет.
Прошло еще немало лет, но именно он смог организовать первые польские воинские формирования в австро-венгерской армии, неплохо дравшиеся с русскими на фронте.
Неделю назад «начальник государства» подписал соглашение с «головным атаманом» Симоном Петлюрой, по которому тот передал Польше всю западную часть Украины — Галицию и Волынь, где господствовала униатская церковь.
Петлюре деваться было некуда — он просто признал польские захваты и обещал, что православная часть Украины пойдет с Польшей на федерацию — в его ситуации сам Юзеф обещал бы намного больше.
Взамен Пилсудский предложил помочь основательно потрепанному поляками и красными хохляцкому воинству освободить от большевиков всю Правобережную Украину. При этом искренне надеясь, что наступление поддержат многочисленные петлюровские мятежники, чьи банды, другого слова и не подберешь, господствовали на данной территории, внося смуту и подрывая большевикам тылы.
Момент был выбран удачный — главные силы Красной армии оказались прикованы к Дону, где временное затишье грозило взорваться грохотом очередной русской междоусобицы.
Так что московскому Совнаркому взять резервы неоткуда, а потому Ленин скоро признает и новоявленную «самостийную украинскую державу» Петлюры, и новые границы Польши.
А белые? Они не победят красных — сам Пилсудский искренне желал им поражения. С красными о будущих границах договориться будет легко. Чтобы усидеть в Кремле, они признают что угодно. А вот белые пойдут на принцип, и исход будущей войны с ними весьма проблематичен, не стоит даже и думать об этом. Боязно!
В истории ожесточенного противостояния двух соседних славянских народов было слишком много примеров, когда война с русскими для поляков выходила боком!
Пилсудский бы сам возглавил войска Южного фронта, что сейчас победно шли вперед, но…
Приходилось быть сдержанным — Франция, главный поставщик Польше вооружения и основной кредитор, весьма остро реагировала на территориальные притязания Польши к своим восточным соседям — литовцам, русским и украинцам.
Да и белые клацали зубами от злобы на Кавказе и в Сибири, собирая силы для реванша. А к ним Пилсудский относился очень серьезно и осторожно, даже с опаской, в отличие от недальновидной шляхты, что презирала и ненавидела «пшеклентных москалей».
Сам Юзеф полностью разделял такие эмоции, но не был глупцом, чтоб прилюдно показывать это. А потому идиоты в сейме не поняли ничегошеньки — белорусам и украинцам можно гарантировать, что угодно их душенькам, и даже больше того!
Красивые слова стоят-таки недорого, почти задарма, как говорили в его юности местечковые жиды, но производят большое впечатление! Большевики это хорошо знают, вот только тупые паны прут наобум, им бы только кровушку пролить!
Суть в том, что Пилсудский не собирался выполнять обещания — в новой Польше место только тем, кто говорит по-польски. А кто не захочет, то сам поневоле «запшекает»!
— Ничего, панове, — с угрозой прошептал Пилсудский, — посмотрим, как заговорят в сейме, когда мои войска завтра войдут в Киев! Как вы забегаете передо мною, пресмыкаясь…
— Потому встал вопрос о том, что нам следует делать — либо победить внутреннюю контрреволюцию, подписав очередной «похабный» для нас мир, но на этот раз с поляками… И навсегда потерять шансы тряхнуть мировой буржуазией. Или…
Ленин сделал долгую артистическую паузу и медленно обвел глазами присутствующих, задержав свой взгляд на Троцком.
Лицо вождя преобразилось, оно дышало неукротимой энергией и решительностью. Таким энергичным Лев Давыдович любил Ильича, «старую сволочь» — именно в самые сложные моменты тот умел заставить других товарищей принять его политически выверенное и, как показывала практика, совершенно правильное в той ситуации решение.
— Что или, Владимир Ильич?
Троцкий моментально подыграл вождю, зная, как тот любит слышать подобные вопросы.
— Или договориться с белыми о заключении мира или, по меньшей мере, продлении перемирия на
