Может быть, вас отпустит.
9 марта
«Простосекс» – популярный формат городских отношений, который принесли на своих полиэтиленовых крыльях нулевые.
То есть отношения без обязательств существовали во все времена, но, как правило, они имели хотя бы легкий привкус драмы: кто-то чувствовал себя использованным, кто-то не оправдывал чьих-то ожиданий, один мечтал о марше Мендельсона, а второй в финале непременно оказывался чистокровным говнюком. «Простосекс» же – это когда нет места страстям, сжигающим как инквизиторский костер ведьму.
«Простосекс» – это как мебель ИКЕА – без потугов на арт-объект, без претензий на вечность или хотя бы характер, гигиенично, дешево, удобно (особенно для тех, кто, не обладая природным вкусом, понимает свои риски прослыть вульгарным и желает их избежать), легко продается и покупается, вписывается в любые стены.
Еще в начале нулевых «простосекс» был мужской опцией, но потом третья волна феминизма, хоть с опозданием, но все же докатилась до Москвы, и женщины перестали делать вид, что каждый порнофильм должен непременно заканчиваться свадьбой. Перестали обменивать секс на обожание и отношение «как к принцессе», подобно туземцам, обменивающим золотые слитки на стеклянные бусины. Слово «дать» в контексте сексуальных отношений осталось разве что в лексиконе гопников из Восточного Бирюлева. Мы научились не стесняться очевидного факта: нас наслаждает не только нервное ожидание ЕГО звонка после продуманной и кинематографично красивой потери хрустальной туфельки, но и то, что в фильмах такого рода, как правило, остается за кадром первобытное, языческое, животное, останавливающее время. Секс. Даже если ему не предшествовали многочасовые серенады под балконом и за ним не последует контракт на совместную Вечность.
В записной книжке каждой московской одиночки найдется несколько номеров, набрав которые можно обеспечить себе приятный вечер.
Бывает, я сплю с мужчинами, с которыми мне не о чем говорить. Вспомнить дзюдоиста Валеру, который услаждал меня весь позапрошлый сентябрь и половину октября. Мы встречались несколько раз в неделю, и это было волшебство, красивейший ритуал высшей магии, то в его коммуналке в Плотниковом, то в Сокольниках у меня. Мы были Первоотцом и Первоматерью, мы становились единым целым, соединяясь, это была настоящая священная алхимическая свадьба, solve et coagula. Но однажды я приехала голодная, Валера заказал суши, и начался ад, вязкое и болезненное безвременье. Мы сидели друг напротив друга и насупленно молчали, а ведь я люблю делить тишину только с близкими, искусственные же паузы сводят меня с ума. Я попыталась втянуть его в easy talk: где ты учился, о чем мечтаешь, какой твой любимый город, была ли у тебя в детстве собака, какую книгу тебе хочется перечитывать? Ответы Валеры были предсказуемыми и скупыми, как будто я была директором школы, а он – вежливым троечником, который даже не пытается понравиться: учился в спортшколе, мечтаю полететь на Бали зимой, собаки нецелесоообразны, на чтение времени нет. Это было наше последнее свидание. Потому что вместо solve et coagula перед моими глазами словно бежала огненная строка: собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны…
У нас с Олегом как раз и был «простосекс».
Обычно все было так: кто-нибудь из нас сбрасывал другому смс, в котором могло быть что угодно, в зависимости от занятости и градуса романтичности пишущего, от цитаты из Шекспира до просто вопросительного знака. Второй перезванивал, и мы либо немного болтали, либо быстро договаривались о встрече. Сначала шли ужинать, всегда в новый ресторан – так сложилось, и это была обязательная часть ритуала. Над прохладными устрицами, горячим сливочным ризотто, тающей во рту пастой с трюфелями и чернилами каракатицы, истекающими кровью стейками и креветками в ананасовом соусе мы говорили о чем угодно, но никогда – о нас самих. Как будто бы мы были дозорными, обходящими запретную территорию. За забором, увитым колючей проволокой, как плющом, оставались его семья, моя работа, наши друзья. Обсуждались же: новая эпиграмма Быкова, и почему мы до сих пор остаемся жить в России, и правда ли, что тувинские шаманы могут видеть галлюцинации, не принимая псилоцибин? На что похожи облака, почему Патрика Демпси считают секс-символом, действительно ли размер имеет значение, где подают лучшее тирамису, почему считается престижным быть манекенщицей, ведь это монотонная и нервная работа, приносящая больше унижений, чем профитов? Почему с женщинами, которые в детстве влюблялись в Атоса или, на худой конец, в Арамиса, можно иметь дело, но те, кто умирал по Д’Артаньяну, непременно вырастают в коз каких-то? Почему в школах неуместны уроки православного воспитания, почему в России все путают понятия «феминистка» и «мужененавистница», подставные ли ситуации в «Битве экстрасенсов»? Правда ли, египетские и мексиканские пирамиды построили люди вымершей расы, и вообще – вся эта движуха с альтернативной историей и теорией мирового заговора – это полный бред или все-таки нет? Действительно ли большинство гомофобов – латентные гомосексуалисты, что бы еще написал Стиг Ларсен, если бы не умер, обидно ли звездам, когда в желтой прессе обсуждают их целлюлит? В общем, обо всем на свете мы говорили, и как ни странно, это были не идеально расфасованные в коробочку светской беседы фразы, а живой, как весенний поток, разговор. Мы спорили, смеялись, повышали голос и говорили о новом фильме Альмодовара так, словно это был наш личный секрет. Но никогда о личном, никогда – ведь у нас был не роман, а «простосекс».
Потом официант приносил счет, мы торопливо допивали шабли или кьянти, ловили машину и ехали в привычный отель на Таганке. На рецепции нас узнавали, здоровались как со старыми друзьями, и мне казалось, что девушка-администратор смотрит на меня с жалостью, хотя возможно, дело в каком-нибудь моем непроработанном комплексе, объективная же реальность ни при чем.
А может быть, она действительно не понимала, как можно неделями встречаться с мужчиной пусть на пахнущих дорогим кондиционером, но все же чужих простынях – почему я не выгляжу обиженной, а он не бросит жену.
В номере мы проводили два или три часа, Олег не считал возможным дольше держать отключенным телефон. Два-три часа – стандартное «сложное» совещание.
Он всегда уходил первым, а я неторопливо принимала душ, втирала в распаренное тело гостиничный лосьон из одноразового тюбика, заказывала кофе, выкуривала сигарету и вызывала себе такси.
Мне нравилось возвращаться домой по пустому ночному городу.
Я чувствовала себя искушенной и порочной. Как проза Анаис Нин.
Я знаю женщин, которые как проза Донцовой. Ничего особенного, но иногда приятно помусолить такую в отпуске. Не грузит и вроде бы даже с юмором. Таких тискают без свидетелей, о мимолетном романе с ней не расскажут друзьям. Иногда отношения могут затянуться на месяцы и даже годы – пока сама женщина не поймет, что ее прячут.
Я знаю женщин, которые как проза Сарамаго. Они начитанны, умны и надменны, но, как правило, так и остаются девственными. В них есть нерв, но совсем нет чувственности. К таким хорошо забежать на чай с вареньем. Но только под настроение, потому что в противном случае от ее витиеватых монологов сведет скулы. Зато о таких чаепитиях престижно упоминать вскользь.
Я знаю женщин, которые как проза Тэффи. Они похожи на дорогое выдержанное шампанское. Пользуются ошеломляющим успехом, часто имеют славу femme fatale. Женщины, похожие на прозу Донцовой, иногда им пытаются подражать – к счастью, безуспешно.
Я знаю женщин, которые как проза Коэльо. Они милы, но печальны; просты, но с интересным профилем. Они любят подолгу говорить о грустном, уставившись в окно, за которым снег. Почти у каждой такой женщины есть блог – как правило, с несколькими тысячами читателей. Женщины таким не подражают, но мужчины порой восхищаются. Кроме, конечно, тех, кто забегает на чай к женщинам, похожим на прозу Сарамаго.
Я знаю женщин, которые как проза Набокова. С самого первого взгляда понятно, что они совершенны. Как правило, они красивы, но особенной, не растиражированной, красотой. Женщины, похожие на прозу Донцовой, такой красоты не понимают. Женщины, похожие на прозу Тэффи, понимают, но предпочитают не замечать. Они слишком сложны, чтобы каждому второму хотелось связаться с ними всерьез. Ими любуются издалека. Но даже поверхностным знакомством с ними принято гордиться.
Я не знаю ни одной женщины, которая как проза Буковски. Но знаю нескольких, которые пытаются. Они много пьют, иногда недурно шутят, иногда заводят блог, в котором пишут, как у них воняет изо рта по утрам
