завоевывать города и переворачивать мир.
Она заговорила, и выяснилось, что расчет был не денежным, а эмоциональным.
– Он прекрасный человек… Старше меня на двенадцать лет, для мужчины это совсем немного, но в нем есть какая-то… Взрослая надежность. Крепость как она есть, – Алиса отпила большой глоток. Она нервничала, и это было заметно. – Говорят, девочки из неполных семей ищут в мужчинах отца. Но это не про меня… Я ничего такого не искала, просто сама знаешь, как оно бывает – одна некрасивая история, другая… А потом вдруг попадаешь в гавань и понимаешь, что можно делить жизнь с мужчиной и совсем не плакать… У меня был парень, безумно его любила. А он изменил мне с нашей общей подружкой. И вроде там ничего особенного и не было, дурацкий пьяный секс, обоим стыдно. И не то чтобы это был прямо удар, когда земля уходит из-под ног и все такое. Но после этого я уже не могла смотреть на него прежними глазами. Потом был еще один, мы вместе выиграли грант на лондонский семинар. Такая эйфория, мы оба видели себя будущими Готье. Я – платья шью, он – шляпник. Какая-то аристократка местная купила цилиндр его авторства, семинарскую учебную работу, за две тысячи фунтов. Мы купили бутылку дорогущего розового брюта и распили ее в Гайд-парке. Представляешь, Саша, два студента в драных джинсах и кедах пьют трехсотдолларовое шампанское, как ни в чем не бывало. Сидя на травке, а мимо идут чопорные бритиши и косо посматривают – там не Россия, спиртное на улице никто не пьет! Конечно, все это ударило нам в голову, и начался сногсшибательный роман.
Алисины глаза как будто излучали солнечных зайчиков, я как наяву видела ее сидящую в парке с молодым красивым шляпником, склонившую голову к его плечу – вот-вот их губы впервые соприкоснутся, и оба так молоды и полны сока самой жизни, что этот момент сравним по значимости с вечностью.
– Потом мы вернулись в Москву, и начался дележ территории. Два амбициозных модельера под одной крышей – это туши свет. В какой-то момент я узнала, что он не рассказал мне о возможности одного гранта. Представляешь? Мы жили вместе, еще чуть-чуть – и начали бы планировать детей! А он зажал информацию. Видел во мне конкурента, собака. Побоялся.
– Ох, Алиска, это ужасно. Мужик, который чувствует себя ущербным, когда женщина обходит его на повороте, – это такой кладезь комплексов… Там не тараканы в голове, а тараканьи бега с тотализатором.
– Ага, а ты скажи это хору психологов имени известной свахи Розы Сябитовой, – рассмеялась Алиса. – Они считают, что если жена зарабатывает больше, муж автоматически превращается в половую тряпку. Двойные стандарты патриархата – с одной стороны, баба-шея, вроде как вертит мужиком-головой, но с другой – ни в коем случае нельзя это озвучивать. То есть мужчина – это такой божок, которого в глубине души считают управляемым подкаблучником, но вслух провозглашают царствование его вечное. Тьфу, тошнит!
– Потом было еще несколько бессмысленных романов, которые начинались так красиво… А потом я познакомилась с Русланом, который сначала показался мне занудой и совершенно не понравился. Но он начал так себя вести… даже не то чтобы ухаживать красиво. Я вообще побаиваюсь мужиков, которые делают широкие эффектные жесты.
– Я тоже, – усмехнулась я. – Потому что если он драматизирует и истерит в любви, то в горе будет вести себя еще более театрально. Одной моей подружке жених купил цветочный магазин. В смысле – не сам магазин, а все букеты, которые в нем находились. Пришлось три такси брать, чтобы все это богатство увезти. Она жила не в такой уж большой квартире, и ближайшую неделю ей оставалось разве что летать, чтобы не наступить на цветы… Но она была в восторге. Советский такой архетипический символ прекрасного принца – миллион алых роз. Ну а потом они поженились, и через два года во время какой-то ссоры он ее выставил ночью на лестницу. Как была, в ночной рубашке и босиком. Она потом рыдала у меня в кухне – мол, не понимаю, откуда в нем проснулся этот зверь. А я пыталась ей объяснить, что «устлать пол хрущевки розами» и «босиком на мороз» – это два полюса одного и того же характера.
– Вот в Руслане моем ничего такого не было… Он просто был надежным. Я смотрела на него и понимала – этот точно никуда не денется, он всегда будет рядом, будет моим плечом. И я могу сейчас уйти и потом всю жизнь искать ветра в поле, а могу – бросить якорь.
– И ты решилась на якорь, а теперь испугалась и жалеешь? – посочувствовала я, хотя нормальный человек в такой ситуации наверняка порадовался бы за «остепенившуюся».
– Да не совсем так… – грустно вздохнула Алиса. – Когда что-то случается и мне нужна опора, я становлюсь счастливой, потому что лучшего товарища, чем мой Руслан, трудно вообразить. Он готов делить все мои проблемы – от арендодателей-бандитов до плаксивого настроения в ПМС. И я плачу ему той же монетой. Но когда все гладко, начинается тоска. Особенно весной. Саша, ты не представляешь, какая это тоска. Я смотрю в окно на девушек в мини, подростков на скейтбордах, веселых собак – смотрю и думаю, неужели в моей жизни больше никогда-никогда не будет чуда непосредственной радости?
– Говорят, когда рожаешь, испытываешь как раз такие чувства…
– Это да, но… Ты же прекрасно понимаешь, о чем я… По глазам вижу, что понимаешь. Неужели я больше никогда не наброшусь на мужчину как варвар на кусок мяса? И у меня никогда не появится слабость в коленях от чьего-то прямого взгляда… Никогда не завизжу от радости, когда кто-то скажет, что он любит меня… И в такие моменты я думаю: не слишком ли большая плата за очаг – китайская стена из этих «никогда»?.. Может, еще вина закажем?
Этот разговор имел место быть несколько лет назад, но я часто его вспоминаю. Каждый раз, когда вижу женщин, которые боятся проявить чувства.
Безответную любовь они считают стыдной.
Любовь, которая ответ получает, но не в форме поклонения и обожания – тоже.
– Всегда кто-то любит сильнее, – однажды сказала мне мама. – И дай бог, чтобы это был мужчина, а не ты. Тот, кто любит сильнее, мучается, подозревает, боится потерять. А тот, кто позволяет себя любить, – просто счастлив.
Когда она это сказала, я была старшеклассницей и переживала очередную трагедию – кто-то, упорно снившийся на рассвете, на школьной дискотеке перетаптывался под медляк Aerosmith с девочкой из параллельного класса. Мое неискушенное сердце кровоточило. Вот мама, чтобы меня утешить, и сказала это.
И так тоскливо мне стало, и так я была возмущена – ну как же такое возможно, позволять себя любить, а самой излучать только довольство и тепло, но не Солнце, не Луну, не Небо. Разве можно быть счастливой по-настоящему, намеренно ограничивая себя, причем не ради какой-то высокой цели, а так, из чувства самосохранения, чтобы ненароком не сгореть дотла?
Мама тогда посмеялась – мол, вырастешь и сама все поймешь. Но я выросла, и ничего не изменилось – по-прежнему мои чувства не требуют платы в виде ответного поклонения. И да, это не очень удобно, но зато я не вру самой себе и не ищу поддельного счастья.
Хотя по большому-то счету правы как раз они, а я – моральный урод. Я никогда бы не предпочла крепость ветру. Жизнь слишком коротка. Конечно, отрадно верить в переселение душ. Мол, все это просто генеральная репетиция, и однажды с последним выдохом в направлении неба выпорхнет сердцевинка моей души, очищенная от опыта, знаний, реакций. А потом она утвердится в другой утробе, и за священные сорок недель обрастет белковыми клетками, и уже новая я, крошечная и сморщенная, похожая на мультипликационного гномика, расправлю легкие и открою сезон слез. И можно будет прокрутиться на карусели еще один полный круг, а потом еще, и еще – и так до тех пор, пока этот невидимый кусочек света перестанут устраивать декорации лунопарка, и клоуны покажутся страшными, а их фальшивые усы – глупыми, и сахарная вата, некогда воспринимавшаяся пищей богов, станет просто приторной массой. Может быть, все так и будет. Но не исключен и другой вариант – версия вечного ничего, о которой и думать странно, потому что сотням живописных вариантов загробного «да» нельзя противопоставить ни одного «нет». Ну не умеют люди мыслить категориями «никогда» и «ничего» – это, в конце концов, противоестественно. И что тогда? О чем я вспомню, когда пойму, что отпущенные мне выдохи исчисляются десятками, – о том, как послала к черту врожденное желание свободы, потому что побоялась остаться бездомной? О том, как боялась любить тех, кого хотела любить, потому что посчитала, что со стороны это смотрится унизительно?
Вот такой я странный человек.
Поэтому комфортнее всего мне было в тот момент, когда я придерживалась версии, что Олег мною
