месяца спустя через Вену, где жила княжна Елизавета, ставшая графиней Штройберг. Она переслала матери письмо от своей подруги княгини Щербатовой с описанием церемонии крещения мальчика, в которой крестной материю была сама императрица, а крестным отцом - его дядя по матери царевич Лазарь.
Так пропасть отчуждения, возникшая между матерью и сыном, становилась все глубже и глубже. Никто не хотел уступать и сделать первый шаг к примирению. В июле 1783 года в городе Георгиевске состоялось подписание трактата о признании царем Картлии и Кахетии Ираклием II верховной власти России. Тогда в Георгиевск в составе большой российской делегации приехал и зять царя - светлейший князь Николай Черкасский. Он привез тестю портрет его любимой дочери с маленьким внуком на руках и сообщил счастливую новость, что они ждут второго ребенка. Своей матери князь Николай ничего об этом не сообщил.
Князь Василий, получив дипломатическое назначение к Венскому двору, уехал из Ратманова, оставив жену и детей на попечение матери. Его дети-погодки Николай и Никита росли красивыми и здоровыми мальчиками, веселыми, в меру озорными и, кажется, заняли все мысли и сердце своей бабушки.
Но тихая жизнь Ратманова была разрушена трагедией в канун нового 1784 года. Фельдъегерь государыни императрицы привез от нее письмо к княгине Анастасии Илларионовне с ужасным известием, что молодая княгиня Нина три недели назад скончалась, родив мертвую дочь, и что князь Николай в отчаянии, оставив маленького сына на попечение крестной матери, уехал на Кавказ. Императрица делала предположение, что князь Николай, судя по его состоянию, будет искать смерти в бою, и предлагала Анастасии Илларионовне, если она согласна, забрать внука и сохранить его для сына и семьи. Несмотря на то, что письмо императрицы оставляло решение за княгиней, та, в силу своего ума и опыта понимала, что нужно решить так, как посоветовала государыня. Поэтому она быстро собралась и, взяв только горничную, в одной карете с охраной из шести верховых выехала в Санкт-Петербург.
В сумерки, ровно через две недели после отъезда из Ратманова карета Анастасии Илларионовны остановилась перед воротами столичного особняка светлейших князей Черкасских на Миллионной улице. Старший из охраняющих карету дворовых слуг спрыгнул с коня, открыл дверцу кареты и подал княгине руку, его помощник в это время стучал начищенным дверным молотком в высокие дубовые двери дома. Дверь практически сразу открыл одетый во все черное седой дворецкий.
- Здравствуй, Ефим, - здороваясь, княгиня кивнула старому слуге, - постарел ты сильно, но выправка все та же, молодец.
- Благодарю покорно, ваша светлость, - поклонился дворецкий,- а вы совсем не изменились, как будто вчера ваша свадьба была.
- Ладно, Ефим, народ смешить, не до этого нам, дай мне чаю, да расскажи обо всем, - заметила Анастасия Илларионовна, на ходу снимая соболью шубу, шляпу и перчатки, она прошла в большую гостиную первого этажа.
Когда она была молодой хозяйкой этого дома, гостиная была обита китайским шелком золотистого цвета. Она обставила комнату изящной золоченой французской мебелью. Тяжелые бронзовые люстры с хрустальными подвесками были заказаны ее любящим мужем в Италии. Два огромных зеркала в золоченых рамах, привезенные их Венеции, висели над белыми с золотом мраморными каминами, завершая убранство гостиной, делая ее зрительно больше и наряднее.
Сейчас она с приятным чувством отметила, что обстановка гостиной бережно сохранена, мебель сверкает свежей позолотой, а ее обивка, явно новая, сделана из такого же шелка, по-видимому, вытканного на заказ по старым образцам. Драгоценный узорный паркет был покрыт новым персидским ковром с золотистым и красным рисунком, а в промежутках между высокими окнами появились два парных портрета, привезенные сюда из Ратманова. На портретах были изображены она и муж в свадебных нарядах, молодые, красивые и полные надежд.
Постояв около портретов и тяжело вздохнув, княгиня повернулась к дворецкому, почтительно стоявшему за ее спиной.
- Рассказывай, Ефим, все по порядку. Начни со свадьбы князя Николая, - велела княгиня, сев на диван у круглого чайного столика. Две молоденькие горничные поставили на столик чайный сервиз и подали варенье и маленькие пирожные.
- Идите, я сама налью, - отмахнулась Анастасия Илларионовна. Прислуга была из подмосковных имений Николая, все лица были для нее чужими и сейчас безмерно ее раздражали.- Слушаю тебя, Ефим.
- Ваша светлость, я не знаю что рассказывать, - начал Ефим, - его светлость как свадьбу сыграл, так молодую жену сюда привел, потом они через месяц в Москву уехали, потом в Марфино жили, потом, как княгине время рожать пришло, опять сюда переехали. Здесь князь Алексей Николаевич и родились. Он такой красавец, глаз не оторвать, недаром его сама государыня любит, она - его крестная мать.
- Не о том говоришь, расскажи, как господа жили. Как княгиня, была добра к моему сыну? - задала Анастасия Илларионовна мучивший ее вопрос. - И он как к ней относился?
- Уж княгиня, ваша светлость, чистый ангел была, и красива и добра, никто от нее грубого слова не слышал, только ласковые слова, да улыбалась всегда. Как ее все в доме любили, а больше всех его светлость ее любил. По клубам ездить перестал, в полку отпуск взял, чтобы только с ней быть. Везде ее возил, и здесь приемы давали и даже балы. Такая красавица она была, он очень ею гордился.
- А обо мне что князь и княгиня говорили? - спросила Анастасия Илларионовна, строго взглянув на старика, отводящего глаза. - Не юли, говори все как было.
- Его светлость князь обижен был, что вы не приехали на свадьбу, часто об этом вспоминал в разговоре с женой. Но княгиня всегда говорила, что она тоже мать и понимает ваши материнские чувства, что не вы невесту выбирали, что, может быть, другой жены для сына хотели, говорила, что не надо обижаться, нужно прощать. Надеялась, что вы, ваша светлость, когда маленького Алешу увидите, обязательно его полюбите и все наладится, - слезы потекли по морщинистым щекам старого дворецкого.- Как второй раз ее светлости время рожать пришло, они снова из Марфина все сюда приехали. Как роды начались, сначала не очень все беспокоились, опять тот же доктор был, Фогель, потом уже на вторые сутки и лейб-медик императрицы приехал. Князь не пил, не ел, сначала под дверью спальни ходил, а на вторые сутки у кровати ее светлости сидел, за руку ее держал, плакал. К концу вторых суток княгиня девочку родила, уже мертвую, а сама только ненадолго в сознание пришла, и князю сказала, чтобы сыночка их вырастил и чтобы по ней не убивался долго, не жил один, а женился на хорошей женщине. И под конец сказала, чтобы с вами, ваша светлость, помирился, иначе не будет ему счастья без любви матери. С этими словами и умерла, ангел наш, княгинюшка. Я точно знаю, мне ее няня Тамара Вахтанговна рассказывала, она при ней безотлучно до самой кончины была.
- Где теперь Тамара Вахтанговна? - отметила про себя новое имя княгиня. - Хочу с ней поговорить.
- Она с маленьким князем во дворце у государыни, его светлость перед отъездом сына государыне отвез - как крестной, - ответил старый дворецкий.
- Расскажи о князе Николае, - велела Анастасия Илларионовна.
- Его светлость, как княгиня умерла, три дня у гроба просидел, ни с кем говорить не хотел. Как ее светлость похоронили, он сразу к государыне поехал, вернулся и велел Тамаре Вахтанговне князя Алексея собирать, потому что они во дворец к государыне переезжают. Сказал, что сам он назначен повелением государыни флигель-адъютантом к наместнику на Кавказе генералу Гудовичу и отправляется в Дербент. Мальчика быстро собрали и отправили во дворец, а князь весь вечер писал бумаги, он оставил их для вас, ваша светлость, и уехал в ту же ночь, - закончил свой рассказ старый слуга. - Не угодно ли вашей светлости пройти в кабинет князя? Он, уезжая, велел вам передать, что бумаги в черном бюро.
- Пойдем, - согласилась княгиня и пошла за дворецким, который нес взятый со столика канделябр, освещая путь по темным коридорам. Сын не только оставил кабинет на прежнем месте, но так же бережно сохранил и обстановку, выбранную много лет назад матерью. Новой была только коллекция турецких трубок, стоящая в стеклянной витрине у окна и большой портрет прекрасной черноволосой женщины над камином. Юное лицо красавицы с огромными черными глазами и теплой улыбкой удивляло не столько правильными чертами и безупречным овалом, сколько общим выражением нежности и кротости.
- Действительно, ангел, - тихо промолвила княгиня, останавливаясь перед портретом. - Поэтому
