можно уехать, если все принадлежит теперь дяде, да и на почтовых станциях нельзя показываться?
- Я уже думала об этом, - тетушка с сомнением посмотрела на Елену, но продолжила - не знаю, слишком рискованный план. У меня подруга юности Мари Опекушина живет в ста пятидесяти верстах отсюда по дороге на Киев. Я знаю, что она жива и здорова, я регулярно получаю от нее письма. Она мне не родственница и никому в голову не придет искать нас у нее. Все ее письма, что сюда приходили, я собрала и сегодня ночью сожгла, а если не найти письмо, догадаться о нашей связи с ней невозможно. Мы могли бы выехать на дорогу в столицу, привлечь внимание, чтобы нас запомнили, а потом через проселки свернуть на Киевскую дорогу. Ночевать можно не на почтовых станциях, а в деревнях, там спрашивать о нас, скорее всего, не будут.
- Тетушка, какая вы умница, - обрадовалась Елена, - только сделать нужно еще хитрее, я переоденусь пареньком, тогда моему разбитому лицу никто не удивится, буду говорить, что пьяный отец избил, и поеду в Санкт-Петербург к императору, а вы завтра на рассвете уедете к вашей подруге.
- Девочка, разве ты доедешь верхом в таком состоянии? - засомневалась графиня, с жалостью глядя на племянницу.
- Доеду, а пока ждите меня здесь, - велела Елена и, с трудом натянув стеганый халат на избитое тело, пошла в кабинет брата.
В кабинете было темно, она зажгла свечи на камине и огляделась. Брат, уезжая, отдал ей ключ от потайного ящика, вмонтированного в стену за портретом бабушки. Он заказал этот ящик год назад, и князь Василий о нем не мог знать. Сняв портрет, Елена вставила ключ в замочную скважину, повернула его, как учил брат, три раза налево, а потом протолкнув его вперед до основания еще два раза направо. Замок щелкнул и дверца открылась. В ящике лежали фамильные драгоценности и деньги. Девушка быстро все выложила на стол, закрыла ящик, повесила портрет на место и, захватив из ящика стола шкатулку с пистолетами, собрала ценности в подол халата, задула свечи и вернулась к себе в спальню.
- Вот тетя, забирайте все с собой, я возьму только немного денег,- сказала она, высыпав принесенное на кровать.- Давайте собираться, на рассвете вы должны уехать, а я должна ускакать ночью, чтобы с рассветом быть уже далеко.
- Хорошо дорогая, мы возьмем только самое необходимое из одежды, - согласилась графиня и поднялась, - Марфа найдет тебе что-нибудь старое из вещей Алексея, когда он был мальчиком, его вещи до сих пор лежат в бельевых кладовых. А я напишу для тебя письмо к сестре Мари Опекушиной, графине Савранской, она живет в столице одна и с удовольствием приютит тебя.
Елена отсчитала из принесенных денег жалование гувернантки мисс Йорк за год вперед и написала ей рекомендательное письмо. Передав их через Марфу графине, она подошла к туалету и посмотрела в зеркало. Увиденное ее не испугало, внутри она ничего не чувствовала кроме спокойствия и холодной ярости. Елена посмотрела на свои золотистые волосы, взяла ножницы и отрезала длинные пряди до длины, подходящей мужчине, чуть ниже ушей. Вьющиеся от природы волосы тут же закрутились в крупные локоны. По крайней мере, прическа ее больше не выдает, решила она.
Марфа принесла ей на выбор несколько плащей, сюртуков и панталон, оставшихся в поместье от отрочества ее брата, она выбрала самые поношенные из них и примерила на себя. Одежда была ей широка, что было удачно, поскольку позволяло скрыть высокую грудь девушки. Сапоги она решила надеть свои, в которых обычно ездила кататься верхом. Простую шляпу с широким полями и низкой мягкой тульей она видела у Ивана Федоровича и решила попросить ее у старого дворецкого.
Марфа забинтовала ей ребра широким куском плотного сурового полотна и дополнительно поверх полотна застегнула на ней широкий пояс с металлической пряжкой, зафиксировав повязку. Елене стало сразу легче, боль притупилась, повязка дала еще один эффект - грудь ее расплющилась и стала незаметной под мужской одеждой. Положив в седельную сумку пистолеты, две пары мужского белья, немного еды на несколько дней дороги, Елена спрятала деньги, сапфировые серьги, подаренные бабушкой, и письма, отданные ей графиней, на груди под одеждой. Она была готова. Сестры спали, поэтому она обняла и поцеловала тетушку и Марфу, взяла свою сумку и пробралась в конюшню, где ее ждал Иван Федорович, уже оседлавший ей Ганнибала.
- Иван Федорович, спасибо вам за все, молитесь за меня, - попросила княжна, поцеловав старого дворецкого, плакавшего, глядя на нее. Девушка вскочила в седло и выехала в ночь.
Глава 14
Сентябрь в Лондоне зарядил дождями. Дождь здесь не лил сплошной стеной и не пугал огромными лужами со вспенивающимися пузырями, а моросил, был тихим и аккуратным, но все равно не давал гулять, и Кате пришлось прекратить любимые прогулки в своем розовом саду. В Гайд-парк она не ходила уже с середины августа, когда ее беременность стала очень заметной. Но в своем саду она проводила много времени, ловя последнее летнее солнышко.
Молодая женщина скучала без дела. Раньше она помогала отцу, и работы по управлению поместьем хватало, потом она ухаживала за близкими, отдавая им все свое время, а теперь, когда в душе ее царили мир и покой, а надежда на скорую встречу с Алексеем дарила радостное настроение, ее энергия требовала выхода.
Луиза де Гримон шла на поправку. Он набирала вес, уже самостоятельно ходила по дому, и зрение начало к ней возвращаться. Она еще не различала мелкие детали, но уже достаточно ясно видела предметы. Генриетта расцвела рядом с выздоравливающей теткой. Ее болезненная худоба тоже исчезла, и девочка начала расти, догоняя своих ровесников. У нее оказался изумительный красоты голос. Когда Катя первый раз услышала его, она не поверила, что так может петь маленький худенький ребенок. Сильное сопрано нежного «ангельского» тембра завораживало красотой звука, голос обволакивал, уносил душу слушателей в страну грез. Когда девочка кончила петь, Катя почувствовала, что по ее щекам текут слезы.
- Боже мой, дорогая, ты поешь как ангел, - похвалила молодая княгиня и улыбнулась. - Тебя кто- нибудь учил петь?
- Нет, миледи, я пою как могу, - девочка удивилась. - Разве этому учат?
- Всему учат. Вот ты говоришь по-английски и по-французски, тебя тетя научила, а писать ты умеешь?
- Умею, меня тоже тетя учила, но, наверное, я делаю ошибки, - задумалась девочка.
- Хорошо, давай проверим, - предложила княгиня, - пойдем в мой кабинет и напишем что- нибудь.
Девочка писала на двух языках, и ошибок было не много, Катя решила заниматься с ней литературой, и русским языком, а для преподавания математики, истории и географии пригласить учителей. Теперь дни Генриетты были заняты полностью. С утра она занималась с учителями, после обеда читала и занималась русским языком с Катей, а вечером приходил хормейстер из соседней англиканской церкви и учил девочку нотной грамоте и пению.
Очередным дождливым утром Катя сидела в кресле около окна, вышивая на воротничке крошечной рубашечки переплетенные буквы П и Ч. Она ожидала окончания урока Генриетты, когда Луиза внесла в комнату поднос со стаканом теплого молока и кусочком пирога.
- Миледи, Марта прислала вам покушать, она велела мне проследить, что бы вы все съели, а потом принести поднос обратно, - объявила Луиза, улыбнувшись, и стало видно, что она еще совсем молодая женщина и к тому же очень красивая.
- Луиза, садитесь рядом со мной, - предложила Катя, указав на соседнее кресло, стоящее около столика.- Сколько вам лет?
- Мне тридцать два года, миледи, а почему вы спрашиваете?- удивилась Луиза.
- Вы совсем молодая женщина, у нас в России у женщин два пути: выйти замуж или уйти в монастырь, но здесь в Англии женщины более свободны, они могут быть директрисами школ, владелицами магазинов и ресторанов, а вы, что хотите делать дальше?
- Миледи, - на глаза Луизы навернулись слезы, - я в неоплатном долгу перед вами за мою жизнь и за
