обещала наблюдать, оказалось немного, да и хозяйство под разумным руководством управляющего было поставлено так, что не требовалось особенного вмешательства с ее стороны, и девушка была свободна.
Этот воздух свободы опьянил Долли, и она постепенно забыла о причинах, приведших их сюда, и когда в конце второй недели пребывания в Марфино, летя на Ганнибале, она услышала за спиной выстрел, девушка решила, что ей показалось. Прискакав к конюшне, княжна осмотрела коня, на нем не было ни одной царапины, свиста пули она тоже не слышала. Неужели она ошиблась? Но червь сомнения уже засел в мозгу, и Долли задумалась. Хорошо, пусть она не ошиблась, и Островский нашел их — ведь это было нетрудно: ямщики довезли семью прямо до Марфино. Что можно сделать? Предупредить тетушку? Она начет нервничать — что совсем плохо, а уехать до возвращения Ивана Ильича они не могут. Значит, нужно кататься только по парку, и уехать как можно скорее.
Приняв решение, княжна поспешила к дому и, скрывая свои опасения от домашних, каталась с тех пор только по двору и парку, с нетерпением ожидая возвращения управляющего. Иван Ильич приехал через два дня и сообщил графине, что в ее доме в Москве все готово, и они могут переезжать. Апраксина велела позвать Долли, без совета которой теперь не принимала никаких решений, и, обсудив всё втроем, они договорились, что из имения женщины выедут завтра в пять часов утра на двух тройках. В кареты решили запрячь тех лошадей, которые потом останутся в Москве. Кучера тоже должны были остаться с хозяевами.
Договорившись с управляющим, женщины пошли предупредить Лизу и Дашу. Пока они поднимались по лестнице, Долли спросила:
— Тетушка, а сарафаны нам сшили?
— Я велела их сшить в первую очередь, — ответила графиня, — как только поняла, что ты задумала.
— Вот и отлично, значит, мы нарядимся крестьянками, вы поедете в первой карете с горничными, а мы — во второй, с вещами, — предложила княжна.
— Так и сделаем. Ах, Лисичка, ты всегда придумаешь хитрый выход из любого положения. Ну, давай собираться, пока этот упырь нас в Марфино не нашел.
Долли промолчала. Уверенности в том, что Островский нашел их, у нее не было, да если бы и была, волновать тетку она решила только в самом крайнем случае.
Лаврентий уже две недели жил в номерах при трактире в селе Троицком на старой Калужской дороге. Отсюда до Марфино было почти пятнадцать верст, но ближе приличного жилья не было, а селиться в крестьянских избах он не хотел, чтобы не привлекать к себе внимания помещиков.
Выследить женщин молодому человеку не составило никакого труда. Он отставал от них на перегон и, приезжая на почтовую станцию после Черкасских, как бы невзначай расспрашивал смотрителя и ямщиков, а потом четко следовал по следам беглянок. На почтовой станции в этом селе он узнал, что графиня Апраксина взяла лошадей до Марфина, и, дождавшись возвращения ямщиков, убедился, что кареты доехали именно до этого имения.
Сняв номер при трактире, Лаврентий отдохнул, наконец, от дороги и через день занялся главным делом. Теперь это дело занимало все его мысли: он должен был убить этих мерзких и опасных баб, но сначала собирался получить удовольствие. Островский мечтал, как будет заниматься ими по очереди: сначала разделается с учительской дочкой, а уж потом возьмется за княжну. Он предвкушал их крики и мольбы о пощаде, и в душе молодого человека просыпалась радость предвкушения: он рассчитается с княжной за все — за крушение своих планов, за Иларию и за потерю имения.
Хотя имение он все-таки продал. Лаврентий вспомнил, что, найдя этого жадного частного маклера, он не до конца верил, что афера удастся, но терять было все равно нечего, и он пообещал наглецу половину от полученных денег. Только за это опытный аферист, сразу распознавший в Островском человека, припертого к стенке, соглашался принять участие в деле. Лаврентий назначил Сидихину встречу в роще на краю уездного городка и, чтобы тот мог оторваться от возможной слежки, показал проход через лавку, продававшую ткани, которым иногда пользовался сам. Когда довольный маклер появился в роще и протянул ему маленький сверток с деньгами, Лаврентий достал из-за пояса пистолет и выстрелил ему прямо в лоб. Как он и предполагал, вторая половина денег была в поясе убитого. Забрав паспорт, часы и табакерку из кармана Сидихина, он сунул в этот карман свои часы с приметной дарственной надписью от отца.
Молодой человек быстро положил труп на заранее собранный сосновый лапник, закидал его сверху ветками и поджег костер. Пропитанные смолой сучья горели хорошо, и скоро пламя поднималось выше человеческого роста. Лаврентий посмотрел на затертый паспорт, выписанный на имя Феофана Михайлова Сидихина. Он усмехнулся — под таким смешным именем ему теперь придется жить. Молодой человек собирался назавтра застрелить обеих девчонок, подкараулив их в Ратманово, а потом уехать, но, переночевав в пустой избушке егеря в дубовой роще, он приехал на рассвете в поместье, чтобы увидеть отъезд намеченных жертв.
Зато теперь, спустя месяц, Лаврентий был очень близок к цели. Купив коня, он каждый день ездил в Марфино, выслеживая девушек. Через несколько дней после начала слежки он заметил юношу, стремительно несущегося на огромном светло-сером орловском рысаке удивительной красоты. Несмотря на то, что конь летел быстро и дорога проходила далеко от Лаврентия, он заметил изящную круглую меховую шапочку на голове юноши.
— Женщина! По повадкам очень похожа на Долли Черкасскую. Нужно постараться подъехать поближе, чтобы не ошибиться, — пробормотал он.
Несколько дней у Островского ушло на то, чтобы изучить маршруты всадницы. Это оказалось непросто, поскольку она каталась по разным дорогам, но, наконец, он нашел один перекресток, который девушка никак не могла миновать. Оставалось устроить засаду.
Лаврентий занял свое место за пушистой елкой у перекрестка очень рано, а девушки все не было, и как он ни старался греться, то подпрыгивая, то бегая по маленькой вытоптанной в снегу площадке, его руки и ноги заледенели. И когда за его спиной раздался приближающийся стук копыт, он схватил пистолет, но скрюченные пальцы его не послушались. Островский хотел заполучить девчонку живой, чтобы насладиться ее медленной и очень мучительной смертью, поэтому должен был подстрелить коня, но даже в такую большую мишень он не попал.
Лаврентий выругался, но понадеялся, что при такой скачке, за стуком копыт и свистом ветра в ушах, Долли не услышит выстрел. Но завтра молодой человек напрасно прождал в засаде до вечера, на следующий день всадница тоже не появилась, и он понял, что княжна услышала выстрел. Подъехав поближе к парку, Островский сквозь деревья увидел, что Долли катается рядом с домом в самом конце подъездной аллеи. Он видел, как девушка отдала поводья конюху и вошла в дом.
— Хорошо, завтра проберусь в парк, — пробормотал Лаврентий и повернул коня обратно на старую Калужскую дорогу. Он так замерз, что еле отогрелся в своем трактире и, чтобы не простудиться, заедая щами, выпил два стакана водки. Молодой человек мерз уже третий день и чувствовал, что ежедневные переохлаждения могут плохо для него кончиться. Утром он проснулся поздно и сразу понял, что горло болит, а голова горит и раскалывается.
— Простыл, только этого не хватало, — выругался Лаврентий и попытался встать. Но сил подняться у него не было.
Он заказал себе в номер горячего чая с медом и водки. Доктора он решил пока не звать, так как сам знал, откуда его болезнь, да и денег было жаль — они таяли слишком быстро. Спустя четыре дня Лаврентий поднялся с постели и смог спуститься в общий зал трактира, а еще через день смог доехать до Марфино. Оставив коня под большим деревом у ворот, молодой человек пробрался в парк и, прячась за стволами деревьев, подошел так близко к дому, что уже не промахнулся бы в любого, выходящего и дверей.
Ожидание тянулось долго. Из дверей выбегали слуги, вошел в дом и через полчаса вернулся обратно седой управляющий, но девушек не было, не выходила и старая графиня. Ужасное подозрение зародилось в его мозгу.
— Дьявол! Пока я валялся в постели, они уехали! — чертыхнулся Лаврентий и пошел к своему коню.
Он сворачивал с подъездной аллеи на большую дорогу, когда навстречу ему выехали санки,
