— Почему же не знаю, у нас каждую субботу вся деревня смотрит скачки по телеку. Отец у тебя белый?
— Белый. Ты хотела бы познакомиться с моим отцом?
— Даже не знаю… А ты… ты знаешь что-нибудь о моих родителях?
— Нет.
— Точно нет? — Несколько мгновений она смотрела на него в упор, нахмурившись. Наконец сказала: — Д-да… Похоже, ты действительно ничего о них не знаешь.
В последний день его пребывания в Бангу Анри сидел с Ксатой у слабо тлеющего костра. Было темно, и внезапно, без, казалось, всякого на то повода, их руки неожиданно сплелись. Оба оказались на земле, потом после недолгой борьбы с Ксаты слетела ее единственная одежда, два крохотных лоскутка материи, и наконец после нескольких движений Анри вдруг понял: он улетает куда-то в ночь, в пустоту, в небытие. Но перед тем, как улететь, он успел подумать: это случилось, случилось…
Жильбер лежал на берегу озера, закинув руки за голову, прислушиваясь к шороху и потрескиванию в камышах, разглядывая звездное небо. Все. Завтра утром он с Нгалой и Анри садится в автобус, пересаживается в самолет и они снова в Париже. Его пребывание в Бангу кончилось. Кончилось, не оправдав ни одной из его надежд. Нгала была с ним вежлива, приветлива, даже добра, так, как может быть добра сестра или мать, — но не более того. Она ясно дала ему понять: любую надежду, даже намек на надежду он должен оставить навсегда. Между ними не может быть ничего, абсолютно ничего.
Проклятье, подумал Жильбер. Проклятье. В который уже раз он представляет себе, каким счастьем было бы для него забыть о Нгале. Выкинуть ее из сердца, из памяти, сделать так, чтобы ее для него не существовало. Она любит другого, любит Омегву, но это его не должно касаться. Не должно.
Он услышал как бы со стороны, как из его груди вырвался хриплый звук, полный отчаяния и боли. Проклятье, он не может ее забыть. И никогда не сможет. Никогда.
На обратном пути в Париж, в автобусе и самолете, Анри думал только о Ксате. Если мать или Жильбер обращались к нему с каким-нибудь вопросом, он лишь недоуменно смотрел на них, чтобы, отделавшись односложным замечанием, тут же снова уйти в воспоминания о Бангу.
В Бурже они приземлились во второй половине дня. Миновав таможенный контроль, все трое вышли в зал; Жильбер пошел на стоянку проверять машины, мать свернула к газетному киоску. Здесь, набрав целую кипу газет, практически все, что было на прилавке, посмотрела на Анри:
— Что с тобой, малыш?
— Со мной? — Он сделал вид, что не понимает.
— Да, с тобой. Не говори, что мне это кажется, с тобой что-то случилось.
— Я влюбился в одну девушку из Бангу, — неожиданно для самого себя сказал он.
— И что это за девушка?
— Ты наверняка ее знаешь, это Ксата Бангу.
Мать повернулась в его сторону, и ему показалось она сейчас смотрит на него так, будто он в чем-то испачкался.
— Я что-то не то сказал? Ты ведь знаешь КсатуБангу?
— Черт… Конечно, я ее знаю. Сам-то ты знаешь, кто такая Ксата Бангу? Знаешь, что она дочь Омегву Бангу?
Теперь уже он смотрел на мать, застыв от неожиданности. Подумал: так вот почему Ксата интересовалась, знает ли он ее родителей. Вот это новость.
Мать уехала первой. Попрощавшись с ней, Анри сел в «фольксваген» Жильбера. Проехав через весь Париж, Жильбер остановил наконец машину перед улицей, на которой жил Анри. Жильбер предупредил Анри, что опасается полицейской слежки, поэтому считает необходимым минут пятнадцать понаблюдать за улицей. Четверть часа они просидели, вглядываясь в подъезд дома Анри; наконец Анри сказал:
— По-моему, там все в порядке. Никаких шпиков я не вижу.
— Я сам никого не вижу. — Жильбер помолчал. — Повторю то, что говорил уже много раз: если они вдруг сейчас объявятся, шпики, не забудь: ты ничего не знаешь об этой заварухе, которая случилась десять дней назад у тебя в конюшне. Ничего. Тебя не было в Париже. Понял? Уже не было. А я за эти дни постараюсь что-нибудь выяснить в полиции. Когда-то у меня там была лапа.
— Что бы я делал без тебя, Жиль…
— Давай. Желаю удачи.
Проследив за Анри и убедившись, что он беспрепятственно вошел в подъезд, Жильбер дал газ.
Утром, проснувшись и позавтракав, Анри подумал: неужели все обошлось? Похоже. От одной только этой мысли он испытал огромное облегчение.
Однако, спустившись вниз, к гаражу, он понял: он ошибся. Он сразу же заметил двух крепких молодых мужчин в серых костюмах и темных галстуках, скучающих возле ворот. Рядом, у тротуара, стояла полицейская машина. Судя по позам, эти типы торчали здесь давно. Как только Анри приблизился, один спросил:
— Месье Анри Дюбуа?
— Да.
Спрашивавший, достав из кармана удостоверение, раскрыл его:
— Муниципальная полиция. Нам приказано доставить вас в городской комиссариат.
— Это зачем еще? — Анри постарался изобразить полное неведение. Но, похоже, это у него не очень получилось.
— Для выяснения некоторых обстоятельств. Нам приказано вас доставить, остального мы не знаем. — Бесстрастно посмотрев на Анри, полицейский добавил: — Месье, советую вам быть благоразумным. Это в ваших же интересах. Прошу в машину…
Возражать или сопротивляться было бесполезно, поэтому Анри сел в машину; один из полицейских сразу же сел вслед за ним, второй, заняв место за рулем, направил машину к городскому комиссариату.
Сидя в своей комнате за перепиской скучных полицейских бумаг, старший инспектор парижской полиции Марсель Эрве, в жилах которого текла кровь нескольких поколений нормандцев, о чем говорила его внешность — Марсель был высоким голубоглазым блондином с мощным торсом, — автоматическим жестом снял трубку зазвонившего телефона. Звонил его друг Жильбер Ткела, и Марсель, сразу же отрешившись от дел, внимательно выслушал все, что ему изложил Жильбер. За соседним столом сидел другой инспектор, поэтому Марсель, слушая Жильбера, вынужден был ограничиваться односложными замечаниями типа «угу» и «так, так». Затем, положив трубку, Марсель некоторое время пытался решить для самого себя загадку: что может связывать Жильбера, давно уже с головой ушедшего в дела, далекие от криминальных, дела, которые Марсель с некоторой долей иронии называл «политикой», — что его может связывать с таким явно мафиозным делом, как перестрелка в депо Дюбуа. По данным, поступившим в полицию, в результате этой перестрелки погиб один из напавших на депо, известный уголовник Жюль Мужен по кличке Клык; его тело, изрешеченное пулями, было найдено в Булонском лесу, недалеко от конюшни. Наверняка Мужена убили люди Дюбуа, отбивавшие нападение; однако, признавая сам факт
