в целях предотвращения недовольства и даже общественных беспорядков, грозивших со стороны масс городского пролетариата.11
Не приходится удивляться, если в этих условиях города возлагали надежды на материальную поддержку со стороны своих богатых граждан, которые брали бы на себя часть расходов. Отчасти такие денежные пожертвования были обязательным требованием; за честь быть выбранным на должность городского чиновника полагалось платить определенную сумму
Однако независимо от того, о каком мероприятии шла речь — о назначении ли магистратов, жрецов и гимнасиархов или об эффективном участии в украшении города, в создании и поддержании социальных и религиозных институтов или просто о покрытии текущих расходов, — необходимость в применении принудительных мер в 1 в. возникала очень редко, а в первой половине Ив. — еще реже. Богатые граждане охотно приходили на помощь и добровольно жертвовали деньги, когда речь шла о пользе родному городу: можно с полным правом сказать, что большинство великолепных общественных зданий в городах Востока и Запада были дарениями этих людей. Во время голода и бедствий они добровольно предоставляли свои средства на покупку продовольствия для голодающих жителей. В нормальные времена они тратили громадные суммы на то, чтобы придать больше блеску городским играм, или устраивали соревнования и игры за свой собственный счет. Нередко они также раздавали подарки бедным и богатым в виде денег, продовольствия и вина. Общественные угощения, в которых принимали участие многочисленные граждане, были обычным явлением городской жизни. Некоторые из этих пожертвований делались в виде денежных фондов; дарители передавали городу большие суммы для вложения в доходные предприятия, а также предоставляли ему в пользование земельные участки и недвижимость, чтобы на вырученные средства можно было открыть или поддерживать то или иное религиозное или социальное учреждение города.
Не устаешь поражаться, узнавая, какие огромные суммы дарили городу богатые граждане, в особенности на греческом Востоке. Нам известны сотни таких дарителей на всем пространстве Греции и Малой Азии, так что невольно возникает предположение, что там было чрезвычайно много богатых людей, которые из патриотических побуждений или из уважения к общественному мнению добровольно делали подарки своему родному городу. Эта традиционная щедрость, зародившаяся в свободных греческих городах и получившая необычайное развитие в эллинистический период, особенно в III —II вв. до Р.Х., возродилась и получила продолжение в Римской империи, в первую очередь в I–II вв. по Р.Х. Зародившись на Востоке, этот обычай вместе с другими чертами греческой городской жизни распространился на Италию, а из Италии — на западные провинции. Для ученых было удивительным открытием, когда из найденного австрийскими исследователями в небольшом ликийском городке надгробия некоего Опрамоаса из Родиаполя они узнали, что тот подарил несколько миллионов на нужды своего родного города, других городов Ликии и в пользу союза ликийских городов. Он был не единственным ликийцем, поступившим подобным образом. Похожие на него люди встречались на греческом Востоке повсюду; к самым знаменитым относятся Юлий Эврикл из Спарты и его потомки, а также Герод Аттик из Афин, чьи имена прославлены в наших литературных и эпиграфических источниках. Примечательно, что во главе этого движения стояли образованнейшие люди, интеллигенты своего времени, богатые «софисты», — такие как Полемон, Дамиан и тот же Герод Аттик. Не менее щедрыми показали себя представители новой римской аристократии, сенаторы и всадники Италии и провинций: общеизвестны дары и пожертвования Плиния Младшего, о которых он упоминает в своих сочинениях; не отставали от них и новые патриции провинциальных городов — богатые купцы, землевладельцы и промышленники Галлии, Испании, Африки и других провинций. Видя, как множатся и постоянно укрупняются эти в большинстве случаев совершенно добровольные пожертвования и учреждаемые фонды на протяжении I в., а еще более в первую половину II в., мы узнаем, как много было тогда богатых людей, готовых взять на себя обязанности чиновника, священнослужителя, председателя или патрона различных обществ, чиновника или священнослужителя того или иного союза городов. Глядя на это, мы убеждаемся не только в том, что на первую половину II в. приходится наивысший расцвет гражданственности в обществе, но и в том, какие богатства скопились в руках городской буржуазии, переживавшей период своего неуклонного роста как на Востоке, так и на Западе.
В чем же кроется источник растущего благосостояния городской буржуазии, этих тысяч и тысяч людей, живших в различных краях империи и сумевших приобрести в свою собственность огромные капиталы, дома и лавки в городах, корабли, бороздившие морские и речные просторы, а также вьючных животных, перевозивших товары по суше? В связи с этим сразу следует подчеркнуть, что численность состоятельного населения увеличилась по всей империи. Теперь богатство уже не было сконцентрировано в немногих местах в руках немногочисленных владельцев, как это было во времена Афинской республики или в период правления римского сената. Как и в эпоху эллинизма, в это время отмечается, если можно так выразиться, децентрализация собственности. Некоторые римские сенаторы по-прежнему были очень богатыми людьми, но это были уже не набобы I в. до Р.Х. и не мультимиллионеры периода Юлиев — Клавдиев. Среди сенаторов II в. по Р.Х. — а они в основном были выходцами из городов Италии и провинций — можно встретить немало богатых людей, но, как правило, они были умеренно богаты, вроде Плиния Младшего, и по большей части принадлежали к числу землевладельцев. Нужно отметить тот факт, что во II в. по Р.Х. уже нет речи о сенаторах, богатство которых было бы сравнимо с богатством императорских фаворитов прежних периодов, таких как, например, Меценат, Агриппа, Сенека, Актэ (любовница Нерона), Нарцисс, Паллант и прочие. Хотя у Ювенала и можно встретить избитую фразу про миллионеров, играющих ведущую роль среди городской аристократии, но это именно избитая фраза и не более того. Нам не известны конкретные имена, которыми подкреплялось бы это высказывание, тогда как для предшествующего периода можно назвать целый их список.
В этот период в Риме можно найти по-настоящему больших богатеев (и не столько среди сенаторов, сколько среди вольноотпущенников), но теперь их уже гораздо больше в провинциях, чем в Италии: Тримальхион ушел со сцены или переселился из Кампании в одну из провинций. Богатство, которым владеют отдельные граждане провинциальных городов, иногда достигает очень больших размеров. В качестве примера мы уже упоминали Опрамоаса из Ликии, Эврикла из Спарты и Герода Аттика из Афин. Заметим в скобках, что клад, найденный отцом последнего в собственном доме, на самом деле представлял собой, вероятно, некую сумму денег, которую припрятал в неспокойные времена при Домициане дедушка Гиппарх, сам ставший тогда жертвой преследований. За отсутствием статистики мы не имеем возможности точно установить размеры состояния Опрамоаса и других богатейших людей того времени, не можем мы также сопоставить его богатство с состояниями богачей I в. по Р.Х. или с теми капиталами, которыми владеют миллионеры нашего времени. Но очень важно, что в рассматриваемый период богатые люди стали появляться повсюду, даже в Ликии в каком-то Родиаполе, где, казалось бы, меньше всего можно было этого ожидать, или в маленьких городках Африки, Галлии, Испании и даже Фракии. Как доказательство, если это еще требует доказательств, могут служить не только сведения о добровольных пожертвованиях и дарениях II в. — причем эти свидетельства следовало бы тщательно собрать и классифицировать, — но и пышность
