по-прежнему были пэрами императора и сохраняли свое потомственное право управлять страной под главенством императора. Потомственная аристократия I в. превратилась в чиновничью аристократию. Несмотря на то что принадлежность к определенному сословию по-прежнему была связана с имущественным цензом, соответствующее состояние легко можно было приобрести на государственной службе, исполняя какую-либо должность в различных ветвях императорской администрации, а иногда император сам давал его тем, чьими услугами он дорожил. Аристократия служила теперь императору не только по обязанности, но и по убеждению. Фактически император сам выбирал, кому входить в состав ее членов: эта задача была для него необременительной. Во-первых, он имел теперь возможность в любой момент исключить из них нежелательное лицо, а во-вторых, сенаторские семьи, и в особенности новые, были очень недолговечны. Со времен Августа начали раздаваться сетования на то, что высшие классы сознательно не желают обзаводиться потомством, и никакими законами о браке Августу так и не удалось переломить эту тенденцию. Сословие как таковое не вымерло только потому, что его состав постоянно пополнялся из рядов императорского чиновничества, из сословия всадников.
Этот второй класс имперской аристократии был гораздо многочисленнее, чем сословие сенаторов. Он тоже представлял собой чиновничью аристократию, полностью зависимую от императора. Для него также существовал определенный ценз, но не слишком высокий. Принимая во внимание, что он составлял всего лишь четыреста тысяч сестерциев, в то время как годовое жалованье гражданского чиновника на императорской службе равнялось двумстам тысячам, становится понятным, что всадническое сословие было не потомственной плутократией, а чисто чиновничьей аристократией. Представители этого чиновничества по большей части были выходцами из зажиточных слоев городского населения, прослуживших какое-то время в армии в качестве офицеров. Вместе с сословием сенаторов они составляли интеллектуальный, образованный слой населения империи. Как правило, их объединяла с сенаторами еще и та общая черта, что и те и другие не были коренными уроженцами Рима или Италии, а происходили из высших классов городского населения западной или восточной части империи.
Таким образом, оба сословия, составлявшие аристократию империи, принадлежали к многочисленной городской аристократии Италии и провинций. Тщательное исследование, посвященное изучению социальных и экономических особенностей этого большого по своему количеству и важного класса населения, могло бы дать хорошие результаты; следовало бы скрупулезно обработать материал, касающийся каждого отдельного города Италии и провинций. А пока я хочу рассказать о том впечатлении, которое сложилось у меня после того, как мы с несколькими из моих учеников изучили материал, касающийся некоторых городов. Управление городом находилось в руках высшего слоя буржуазии, представители которого частично принадлежали либо к сенаторскому, либо к всадническому сословию, а прочее большинство имело, по крайней мере, римское гражданство. По своему характеру этот высший слой почти без исключений являлся плутократическим: управление общинными делами могли взять на себя только богатые люди; назначение на должность происходило путем выборов: народных — на Западе и сенатских, как это, очевидно, было в обычае, — на Востоке; эти должности не предполагали оплаты и вдобавок обязывали должностное лицо делать подарки городу, а также были связаны с несением серьезной финансовой ответственности перед государством. Происхождение этого состоятельного сословия не везде было одинаковым. В Италии муниципальная аристократия отчасти вела свой род от старинных корней, уходивших в глубь тех времен, когда италийские города еще не имели римского гражданства. Во время гражданских войн эту старинную аристократию отчасти сменили ветераны. Большинство составляли богатые землевладельцы. В промышленных и торговых городах наряду с землевладельческой аристократией постепенно возник новый класс, к которому перешла ведущая роль в гражданской жизни, — класс богатых купцов и мелких торговцев, образовавшийся частью из свободных граждан, частью из вольноотпущенников и их потомков. В кельтских провинциях Запада тоже существовала своя старинная, местная аристократия, чье богатство почти во всех случаях коренилось в землевладении. К ним прибавились италийские эмигранты, число которых постоянно увеличивалось. Основное ядро этой группы состояло из ветеранов, расселенных в римских колониях, и италийских купцов и ростовщиков, появившихся здесь с началом римского завоевания или в первые годы после его завершения. По мере того как развивались торговля и промышленность, усиливался их приток извне, и вместе с тем увеличивалось число местных купцов и мелких торговцев, которые отчасти поднимались из кругов вольноотпущенников и их потомков. Ту же картину можно наблюдать в городах Испании, Африки и придунайских провинций.
На Востоке в греческих городах еще сохранился буржуазный тип эллинистических времен. Этот класс, состоявший частью из греков, частью из эллинизированных представителей коренного населения, пополнился во времена римской республики выходцами из Италии. Во времена империи число переселенцев с Запада было сравнительно небольшим. Несколько колоний римских ветеранов в Малой Азии оставались некоторое время италийскими островками среди сплошного эллинистического окружения, но затем, подвергшись греческому влиянию, они постепенно тоже эллинизировались. Поэтому состоятельная буржуазия в основном была представлена коренными жителями.
На вопрос о том, какие колебания происходили в составе этого высшего слоя городского общества и какова была его численность, ответить трудно. Постоянное появление новых городов во всех частях империи и блестящее развитие городской жизни, в основе которого лежало богатство буржуазии, служат достаточными доказательствами того, что в I и II вв. по Р.Х. этот класс рос и увеличивался. Однако так же, как у сенаторского и всаднического сословий, увеличение его численности происходило, по-видимому, не благодаря естественному росту родового древа семей, а за счет притока снизу, в особенности из числа коренного населения и вольноотпущенников. Высшие слои муниципального населения были, как это представляется, зачастую столь же неспособны продолжить свой род, как сенаторское сословие в Риме. Очень часто аристократические семейства городов вымирали через одно-два поколения или сохранялись только через усыновление и увеличивались лишь за счет вольноотпущенников из числа своих рабов. Только этим, кажется, и можно объяснить, отчего романизация и эллинизация всех слоев городской буржуазии, не исключая ее высшего слоя, носили такой поверхностный характер; достаточно вспомнить, какое большое значение в цивилизации провинций приобретают во II и III вв. по Р.Х. местные элементы, что особенно заметно на Востоке, но относится также и к Западу. Присмотримся хотя бы к местной одежде, которую можно видеть на провинциальных надгробных памятниках и религиозных изваяниях, или вспомним о происходившем в то же время возрождении местных культов! Характерно также, что Септимий Север говорил по-латыни с чужеземным акцентом, а его сестра и вовсе не понимала латынь. Это явление не должно нас удивлять, поскольку процесс романизации и эллинизации раз за разом должен был начинаться с самого начала в новых семьях и среди вольноотпущенников, которые занимали место членов старых семей.
Нельзя недооценивать огромное значение класса городской буржуазии. Именно этот класс придавал империи ее внешний блеск, и именно этот класс был в действительности правящим. С точки зрения римских императоров, он, подобно сословиям сенаторов и всадников, представлял собой чиновную аристократию, при помощи которой император осуществлял управление городами и их территориями. Ступенью ниже в социальной иерархии стояли представители мелкой буржуазии: хозяева мастерских, мелкие торговцы, менялы, ремесленники, представители свободных профессий, как, например, учителя, врачи и т. д. О них мы знаем очень немного. Мы не можем сказать, какова была их численность, с одной стороны, по отношению к муниципальной аристократии, с другой — к городскому пролетариату. Руины древних городов Италии и провинций с их сотнями мелких и крупных лавок и сотнями надписей, в которых сохранены имена отдельных представителей этих сословий и названия их союзов, создают стойкое впечатление, что они-то и составляли становой хребет городской жизни. Но мы никогда не сможем сказать, сколько лавок принадлежало представителям мелкой буржуазии, а сколько работало под руководством управляющих ими рабов и вольноотпущенников
