ванны. Постоянные клиенты посмеивались над ним и называли его Большой Йохан. Они давали ему несколько медяков, которые он мог потратить или отложить. Впервые в жизни у него была приличная одежда и достаточно еды, чтобы как следует набить живот. Десять лет спустя Большой Йохан уже полностью оправдывал свое прозвище, теперь уже он возвышался над своим учителем. Когда Старый Педро умер, уважаемый медик, управляющий банями, дал молодому Йохану лачугу и должность хранителя. И целых десять лет он всегда приступал к работе еще до того, как монастырские колокола звонили к заутрене. Отпирал здание, подметал полы и чистил ванны, а затем следил за ними до вечерни — а иногда, по особой договоренности, и позже, — после чего закрывал здание на ночь. Это была очень важная и ответственная должность. Двадцать лет назад, в трудный час, Господь вложил ее ему в руки; теперь же Йохан сам бросил ее, как старый капустный лист! Он застонал.
Йохан сполз с постели. Отчаяние охватило его душу, а боль скрутила живот. Он вышел наружу и изверг остатки вчерашних излишеств. Теперь живот болел значительно меньше, да и отчаяние немного отступило. Если он поспешит, то, возможно, никто и не заметит опоздания. В конце концов, вчера большая часть города до полуночи наливалась вином.
Йохан бросился вниз по тропинке, виляющей между деревьями и кустарниками, цепляясь ногами за корни. Во рту было сухо, живот все еще болел. Он потянулся за ключом, который целых десять лет висел на кольце у него на поясе.
Ключа на кольце не было.
Он сел перед дверью, пристально уставившись на кольцо. Ключ не появлялся. Возможно, он потерял ключ вчера вечером. Йохан упал на колени и начал искать. Ничего! Возможно, ключ был внутри. Он открыл дверь и начал искать там. В том жалком состоянии, в котором пребывал Йохан, потребовалось некоторое время, чтобы понять, что без ключа в бани попасть не представляется возможным.
Йохан тяжело осел на деревянную скамью, стоявшую около нижней ступеньки лестницы, ведущей от двери вниз. Он изумленно огляделся. Мягкий зеленоватый свет проникал через проемы окон, пробитых высоко вверху в куполообразном потолке, отражался от бело-синих плиток и мерцал на белых столбах, окружающих главную ванну и поднимающихся до самого купола. Как и в тот день, двадцать лет назад, когда он впервые увидел это, свет вымыл беспокойство из его измученной души и влил в нее мир и покой. Здесь, в окружении этой красоты, он был в безопасности. Машинально он встал и подобрал метлу, после чего направился к дальней стене комнаты и начал добросовестно мести в сторону двери. Когда Йохан дошел до ванны, расположенной в центре комнаты, то наступил на ее край, ухватившись за прохладную колонну, и наклонился. Ощущение камня под рукой и вид чистой воды над блестящими плитками казались ему более красивыми, чем высокие арки, дорогой гобелен и яркие, разноцветные окна собора.
Но что это? Йохан вытаращил глаза и дважды моргнул. Прохладная, чистая вода ванны была темной и больше не казалась прозрачной.
В ней на дне, лицом вниз, лежала, немного всплывая к поверхности, бенедиктинская монахиня. Тело ее в ореоле черных одежд напоминало грозовую тучу.
Глава третья
Большой Йохан погрузил мускулистые руки в воду, обхватил монахиню и потянул. Когда он вытащил ее из воды, из его груди вырвался крик невыразимой радости. Он перебросил ее через край ванны, снова сунул руки в воду и выловил со дна ключ. Его кошмар закончился. Ключ от бань вернулся к нему.
С другой стороны, вода в ванне имела зловещий розоватый оттенок. Он отстранился и осмотрел монахиню, свисающую с бортика ванны. На ее голове и плечах уже появились трупные пятна, а тело уже начало коченеть. Это определенно был труп, душа из которого отлетела уже некоторое время назад. Он подхватил тело и положил его на спину на пол. Ее одеяние, покрытое ужасными пятнами, было порвано и откинулось, открывая зияющую рану на горле. Большой Йохан встряхнул головой. Он накрыл горло влажной тканью, уложил ее и расправил одежду так, чтобы она выглядела пристойно, и, подумав некоторое время, решил спросить у епископа, что ему теперь делать.
Последние часы этой долгой ночи Исаак провел в доме раввина Самуила. Сразу же после прихода он отослал домой свою зевающую жену и, с помощью служанки, сделал для ребенка все, что было возможно.
Но этого оказалось недостаточно. Дыхание младенца становилось все слабее и слабее. Обезумевшая мать хватала Исаака за руку, умоляя его возложить руки на ее дитя и помолиться, чтобы вернуть его к жизни.
— Госпожа моя, — огорченно произнес Исаак. — Я не знаю таких молитв, которые могли бы спасти душу от смерти.
— Мы заплатим, — сказала она в отчаянии. — Золотом. Всем, что у нас есть. Все, что угодно.
— Если бы я имел такую власть, то с удовольствием использовал бы ее, и не принимал бы блюдо чечевицы в оплату. Но у меня нет такой власти.
— Это неправда, — прошептала она. — Каждый знает, что вы — преемник, новое воплощение Исаака, великого мастера каббалы, и в вас его сила. Именно в обмен на нее у вас отняли зрение. Как знак. Пожалуйста, попытайтесь.
Исаак тревожно отодвинулся. Подобный шепот и прежде достигал его ушей, когда это говорили некоторые легковерные люди, но услышать такое от жены раввина — совсем другое дело.
— Не говори такие глупости, женщина. Это опасно. Я — всего лишь человек, и делаю лишь то, что могу сделать. Не больше. Твой муж не должен слышать, что ты произносишь подобные богохульства.
— Он сам и сказал мне, — ответила женщина. — Но я не могу заставить вас. Я могу только просить и молиться, — горько сказала она.
Исаак положил мертвого ребенка в колыбель.
— Ни я, ни кто-либо другой, никто не может больше ничего сделать, — сказал он. — Он мертв, госпожа. Вы обязательно вскоре родите другого сына, который порадует вас, обещаю.
Заслышав ее крики, в комнату с утешениями набилось множество людей. В этой суматохе Исаак накинул плащ и, чувствуя себя предателем, удалился.
Юдифь наверняка вернулась в постель, а Юсуф, поевший и согревшийся, спал в маленькой каморке рядом с рабочей комнатой. К счастью, Исаак мог позволить себе проскользнуть туда и поспать час-другой, прежде чем вернуться в монастырь. Он тихонько отпер ворота дома.
Внутренний двор казался совершенно безлюдным. Певчие птицы в клетке соревновались со своими дикими собратьями, пытаясь наполнить воздух пением. Цветы распускались на солнце, насыщая воздух ароматом. Откуда-то с глухим стуком, издав приветственный крик, на землю спрыгнул их кот, Фелиц. Из верхней части дома доносились вопли ссорящихся близнецов, которых Лия, их няня, безуспешно пыталась угомонить. Из кухни доносились ароматы чабера, перестук горшков и женский смех. Юдифь, как всегда жизнерадостная и неунывающая, явно уже пришедшая в себя после печальных ночных событий, хозяйничала и сплетничала с Наоми. В эти мгновения они жили своей защищенной, счастливой и благополучной жизнью, в иллюзии безопасности, которую обеспечивала им защита сильных мужчин. Но именно так чувствовали себя евреи Барселоны и мавры Валенсии, а теперь… Исаак обдумал ночные события и мрачно покачал головой. Затем он тихо прошел рядом с фруктовым деревом в свое убежище. Завернувшись в плащ, поскольку утро все еще было прохладным, он лег на узкую кушетку и сразу же погрузился в сон.
— Ваше преосвященство, — произнес голос. — Ваше преосвященство, — настойчиво повторил он.
Епископ Беренгуер де Крюилль открыл один глаз и подавил раздраженный ответ, уже готовый сорваться с его губ. Не в первый раз он пожалел, что его каноники не способны сами справиться с
