— Здесь я больше не могу сделать ничего полезного, — сказал он. — Мне будет лучше уйти.
Когда он встал, в кабинет снова вошла сестра Марта.
— Пожалуйста, останьтесь на минутку, мастер Исаак, — сказала аббатиса. — Сестра Марта, что вы сумели обнаружить?
— Их нет в здании, госпожа. И если вы очень громко закричите в той комнате при закрытой двери, это можно будет услышать в часовне, хотя, возможно, не во время пения псалма. В комнате нет беспорядка. Платье доньи Исабель, то, которое там висело, исчезло вместе с плащами обеих молодых особ. Ужин состоял из супа, сваренного из баранины и ячменя…
— У этого блюда сильный аромат? — спросил Исаак.
— Это суп с чабером. И в нем много специй, чтобы возбудить аппетит, — сказала сестра Марта. — Сестра Фелиция и кухарка специально готовили его для доньи Исабель. Был также хлеб, питательный отвар из имбиря и трав и заварной крем. Они съели суп, хлеб, выпили отвар, но заварной крем остался нетронутым. Сестра Агнета взяла еду и оставила ее без присмотра на столе, пока разговаривала с сестрой Бенвенгудой.
— Спасибо, — произнес Исаак.
— Вы можете идти, сестра, — сказала аббатиса. — И я хотела бы, чтобы меня не беспокоили. — Она подождала, пока дверь закроется. — Они были одурманены, одеты и вынесены из монастыря. В этом, должно быть, им помогала одна из моих сестер. Мне стыдно.
— События нескольких последних дней кружатся у меня в голове, как листья на ветру, — сказал Исаак. — Возможно, что, как и листья, они ничем не связаны между собой, за исключением того, что они затронули каждого из нас. Это может быть их единственным связующим звеном… — Его голос затих. — Где Юсуф?
— Вы отослали его домой, — сказал Беренгуер.
— Да, верно. Почему-то я надеялся, что он вернется. Ну да ладно. Я неоднократно ходил по этой дороге в одиночку.
Глава восьмая
Оставшись в тишине и неуверенности, Исаак вытянул руку, чтобы определить дорогу из монастыря. Пытаясь нащупать ступеньку, он оступился. Затем его палка наткнулась на что-то.
— Простите, господин, — сказал знакомый голос. — Тысяча извинений. Я заснул и не слышал, как вы подошли. — Юсуф поймал руку хозяина и помог ему удержаться на ногах.
Юдифь целую минуту не говорила ни слова. Затем, повернувшись к мужу, она ударила его кулаками в грудь, а затем снова, снова, и снова.
— Это ты отправил ее туда! — завопила она. — Навстречу смерти!
Исаак поймал Юсуфа за плечо и отодвинул себе за спину. Больше он не сделал ни одного движения. Град ударов ослаб и прекратился. Юдифь задохнулась.
— Я же говорила тебе, что надо держаться подальше от монахинь. Теперь гляди, что случилось. Моя Ракель! Моя красивая Ракель! — Она разразилась бурными рыданиями, закончившимися мучительным всхлипом. — Она могла бы выйти замуж за богатого человека и быть счастливой, но ты взял ее туда, — сказала она подозрительно бесстрастным тоном, а затем снова разразилась рыданиями.
Исаак спокойно подождал, когда она немного успокоится.
— Ты не сможешь обвинить меня больше, чем я сам обвиняю себя, Юдифь. Но никто не знает наверняка, что она мертва.
— После того, как все кончится, она все равно будет мертва, — горько сказала Юдифь. — Как она сможет вернуться сюда в позоре и отчаянии?
Не говоря больше ни слова, Исаак прошел мимо жены и пересек внутренний двор. Юсуф посмотрел на мрачную спину хозяина, входящего в кабинет, а затем на хозяйку, припавшую к мягкой груди Наоми, и помчался за Исааком. Он тихо постучал.
— Господин, это я, Юсуф.
— Входи, — устало произнес Исаак. Он стоял посередине комнаты, свесив руки и держа голову так, как будто он прислушивался к чему-то. Он был похож на преследуемого зверя, прислушивающегося к шагам охотников. — Принеси мне воды для умывания и воды для питья, — сказал он наконец и тяжело сел. — А затем оставь меня. Если ты мне понадобишься, я позову тебя. Когда поешь, можешь лечь спать.
— Принести вам ужин, господин?
На лице Исаака появилось отвращение.
— Я не могу есть. Просто воды.
Тщательно все продумав, Исаак сосредоточился исключительно на своих действиях. Он аккуратно умылся, надел чистую тунику и сел, выпрямив спину, положив руки на колени, — прекрасная поза для отдыхающего человека. Лишь дыхание, переходящее в рваные всхрипы, и мускулы, похожие на туго натянутые тетивы, выдавали бурю в его душе.
Для него было очень важно найти разумное и осмысленное значение разрозненных событий, произошедших за несколько последних дней. Это было важно, но казалось невозможным. Разрозненные воспоминания, искаженные гневом, вливались в его голову, пока не добрались до самого сердца и он смог ощутить их, как свои, — страх Ракель, боль доньи Исабель, аромат зла, преследующего его самого, его домашних и защитников. Затем на него навалилась тьма — его старый враг, — бесформенная, безудержная и не поддающаяся контролю. Он ощущал во рту ее вкус, густой, горячий и сухой, он ощущал ее как тяжелое одеяло, окутывающее его со всех сторон. Тьма уже лишила его зрения, теперь она унесла подвижность и разум.
И при этом он не мог молиться. У него не было слов, с которыми он мог бы обратиться к Богу, только бессвязный ропот всепожирающего гнева. Он сидел, неподвижный, безмолвный и беспомощный.
Во внутреннем дворе постепенно затихал шум ежедневных забот. Юдифь либо перестала плакать, либо ушла в другое место. Пронзительные голоса близнецов отдалились, а затем и вовсе пропали. Только случайные шаги выдавали присутствие кого-то, кроме него самого. Фелиц вопросительно мяукнул у двери и снова ушел. Юдифь постучала и позвала его к ужину. Но мир вне комнаты был теперь так же далеко, как сказочное подводное королевство. Голоса доносились до него издалека, и он не мог заставить себя отвечать им.
Ничего нет. Должно быть, сейчас ночь, подумал он. Мир затих.
Внезапно из хаоса, кипевшего в его мозгу, выкристаллизовалась эта мысль. «Сейчас ночь, потому что мир вокруг затих, — осторожно повторил он. — А может быть, мир затих потому, что я в своей гордыне и высокомерии был поражен глухотой так же, как слепотой?» И в его сердце гнев уступил место ужасу.
Затем он услышал тихий стук и шум, производимый котом с той стороны двери. «Я не глухой, — подумал он с облегчением, — просто сейчас ночь». Он повторил эти слова, цепляясь за их простоту и логичность, и постепенно его дыхание замедлилось и ноющие мышцы расслабились.
Исаак обдумывал эти две вещи. Он мог слышать с необычайной остротой, и в темноте он был ничем не хуже других. Его тело, хотя и ныло от усталости, по-прежнему было сильным и ловким. Он не мог думать ни о чем ином, а когда попытался, его снова смело чувство сомнения, вины и страха, и он вновь вернулся к тем простым словам, которые были для него, как плот в неистовом потоке: «Сейчас ночь; я все еще могу слышать».
Город спал. Не так давно взошла луна, и россыпь темных облаков закрыла звезды. Местами горели свечи, их свет в темноте казался неестественно ярким.
В часовне в монастыре Святого Даниила монахини пели хвалу Господу, и аббатиса Эликсенда преклонила колени в молитве. Она молилась о спасении жизни двух девушек и о спасении души
