Пришедший кивнул.
— Это кого-нибудь волнует?
В дверном проеме в противоположной стороне комнаты появилась внушительная жена Родриге.
— Он спит, — сказала она. — Принести вам чего-нибудь или разбудить его?
— Разбудить? Нет-нет, раз меня обслужит такая очаровательная хозяйка, — ответил пришедший. — Признаюсь, сеньора, я сегодня проделал большой путь, вышел на рассвете. Проходя мимо вашего заведения, ощутил сильную жажду и голод. И у меня в руке несколько монет, которые я хочу истратить. Что же вы можете мне предложить?
— Вина, — монотонно ответила женщина. Утонченная речь в таверне Родриге не ценилась. — Помимо него мало что осталось. Их Величества находятся в городе, и сюда зашел отряд их солдат. Они съели у меня все, кроме тушеной баранины.
— При такой жаре, — сказал приезжий, — тушеная баранина представляется пищей богов, хоть она и недостаточно вкусна для солдат Его Величества. Принесите мне кувшин вина, большую тарелку баранины и полкаравая хлеба, если он у вас есть.
— Выпейте со мной чашу этого превосходного вина, — сказал незнакомец хозяйке, отодвинув тарелку.
— У меня много дел, — ответила хозяйка заведения. — Время сейчас хлопотливое, в городе много приезжих. А с бестолковым лодырем-мужем и сыном, который пропадает невесть где, приходится все делать самой.
— Он отправился посмотреть на дона Педро, вот что. Нельзя винить парня за желание взглянуть на короля. Присаживайтесь, — сказал он, подмигнув. — Я подумываю, не остаться ли здесь на несколько месяцев. Еда превосходная, сытная, и я хотел бы разузнать кое-что об этом городе. Вы кажетесь проницательной женщиной, с более острым взглядом, чем у большинства местных жителей. Я прав?
— Здесь мало людей, о которых бы я не знала многого, — ответила сеньора Родриге. — Сейчас принесу свою чашу.
Одинокий пьяница, увидев, что хозяйка принесла для себя чашу, решил, что близится конец света, и ушел, пока мог.
— Вот и отлично, — сказал незнакомец, наполняя чашу матушки Родриге. — Теперь сядьте так, чтобы я видел вас, и расскажите о моих новых соседях.
— У меня на это не хватит времени, — ответила домовладелица.
— Я везде бывал, сеньора, занимался всякими делами, в том числе стряпней. И помогу вам на кухне, если посидите со мной, поговорите.
Женщина строго посмотрела на него, потом смягчилась.
— Что вы хотите узнать?
— Я зарабатываю на жизнь торговлей, — бодро ответил незнакомец, — а если что-то знаешь о человеке, легче продать ему товар. К тому же выгоднее продавать их тому, кто в состоянии за них заплатить.
— Какой товар? — спросила она.
Незнакомец подался к ней.
— Дорогой. На продаже золотых чаш заработаешь больше, чем на оловянных. Меня зовут Баптиста, и я слышал, что здесь много людей, которым моя посуда по карману.
В большом доме в еврейском квартале Жироны Юдифь, жена врача, пристально смотрела на своего привратника и слугу, Ибрагима.
— Ибрагим, повтори еще раз, — сказала она. — Слово в слово, как сказал тот человек.
— Его Величество хочет видеть своего подопечного перед вечерней, госпожа, — сказал Ибрагим.
— Это все? — спросила Юдифь.
— Да. И он дал мне письмо.
Юдифь посмотрела на него.
— Ракель, — громко позвала она.
— Да, мама, — ответила ее дочь, выглянув во двор.
— Спустись сюда.
— Что там такое? — спросила Ракель и быстро сбежала вниз по лестнице.
— Священник принес письмо.
— Какой священник?
— Не знаю, — раздраженно ответила мать. — И не знаю, что он сказал. Этот остолоп Ибрагим…
— Ясно. Где письмо?
Юдифь протянула его дочери.
— Что там сказано?
— Оно адресовано папе.
Ракель пристально посмотрела на печать и сломала ее.
— На нем королевская печать, — сказала она, — и в нем говорится: «Его Величество Педро, и так далее, и так далее, будет рад видеть своего подопечного, Юсуфа ибн Хасана, во дворце епископа дона Беренгера де Круильеса, перед вечерней». Подписано, думаю, одним из его секретарей.
— Где Юсуф? — спросила Юдифь.
— Занимается, — ответила Ракель. — Я помогала ему.
— Ему нужно готовиться, — сказала мать, и все в доме, за исключением врача Исаака, засуетились.
Задолго до вечерни ученик врача, опрятный, в лучшей одежде, с достоинством вошел во дворец епископа для аудиенции у Его Величества. Его тут же проводили в комнату, где король сидел за столом с небольшой группой советников, все они усердно трудились. Рядом с Его Величеством сидел дон Видаль де Бланес, настоятель монастыря Сан-Фелиу, толковый администратор и могучий союзник — в большинстве случаев — епископа Жироны. Он был недавно назначен прокуратором провинции на время предполагаемого отсутствия Их Величеств в стране. По другую его руку сидел епископ; остальные были придворными и чиновниками из Барселоны[1]. Юсуф опустился на колени и поклонился, коснувшись лбом каменного пола.
Педро Арагонский слегка нахмурился.
— Оставь, Юсуф, — сказал он. — Встань. Больше не выражай почтения таким образом при христианском дворе. Прибереги эти манеры для возвращения к своему народу.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — испуганно ответил мальчик, поспешно поднимаясь на ноги.
Дон Педро рассматривал его целых полминуты, словно он представлял собой новый вопрос в логике.
— Мы слышали, у тебя появилась собственная лошадь, — сказал король.
— Да, Ваше Величество, — ответил Юсуф. — Гнедая кобыла отличной породы, подарок…
— Да-да. Мы знаем об этом, — сказал дон Педро. — И довольны. Мы также слышали, что ты ездишь на ней уверенно, но неправильно держишься в седле. Пора уже овладеть всеми видами мастерства, подобающими молодому человеку твоего происхождения. Ты должен отводить значительную часть дня этим занятиям. Дон Беренгер, — обратился он к епископу.
— Будет сделано, Ваше Величество, — негромко произнес епископ.
— Юсуф, мы допустили тебя на военный совет, — сказал дон Педро. — Мудрый командир проводит много часов, слушая других и составляя планы, перед тем как взяться за меч.
— Мой отец считал Ваше Величество мудрейшим из командиров, — сказал Юсуф.
— Война — сложное дело, Юсуф, — сказал дон Педро. — Требует как мужества, так и обдумывания. Пошел бы ты воевать вместе с нами против сардинцев?
— Охотно, Ваше Величество, — неуверенно ответил мальчик. — Но, боюсь, пользы вам от меня было бы мало. Я даже не владею мечом. Все, чему научился в детстве, я забыл, да и меч у меня был детский.
