ему ни гроша выгоды?
— Вы имеете в виду дона Рамона Хулиа? — спросил Пейро. — Быстро взгляните на лестницу, Мартин, и увидите молодую женщину, на которой столько шелка, что хватило бы обеспечить весь королевский двор.
— Вижу ее, — сказал Мартин.
— Это его дочь. У Пере Видаля есть мечта, Мартин. Грандиозная мечта услышать, как мир обращается к его дочери «сеньора», и увидеть ее представленной двору. Этого нищего отпрыска благородного рода, помыслы которого сосредоточены на картах и игральных костях, доступных женщинах и нарядной одежде, можно купить, если цена окажется достаточно высокой. По крайней мере, так считает Видаль.
— Но у дона Рамона громадные долги, — сказал Мартин. — Я мало знаком с этим городом, приехал сюда совсем недавно, но уже слышал об этом.
— Это обойдется Видалю в целое состояние, — согласился Пейро. — Но он думает, дело того стоит.
Глава вторая
Донья Хуана Марса сидела у окна маленькой гостиной, расположенной рядом с ее спальней. Предполуденное солнце освещало ее бледное лицо и темные круги под глазами. Она склонялась над шитьем, напряженно трудясь над рубашкой для младенца. Шаги по каменным плитам коридора предупредили ее о чьем-то появлении, но она не пошевелилась, не подняла глаз от работы. Дверь отворилась, в проеме появилась приятного вида женщина в простом, элегантно скроенном платье и воззрилась на нее.
— Мне сказали, что ты будешь здесь, — произнесла наконец женщина. — Сказали, что ты не выходишь из этой комнаты.
— Маргарида! — воскликнула Хуана, откладывая шитье. — Мне никто не сказал, что тебя ждут.
— Потому что меня не ждали, — сказала Маргарида. — Но принцесса Констанса, устав меня слушать, велела мне ехать сюда, сделать приготовления к ее приезду.
— Когда приезжает принцесса?
— Скоро. Может быть, завтра, может, через неделю, может, через три или четыре, — ответила Маргарида. — Пока их величества на Сицилии, ее королевскому высочеству не нужно думать о времени. Но я больше беспокоюсь о тебе, моя дражайшая Хуана.
— Это приятно слышать, но уверяю, у меня все хорошо.
— Я слышала иное. Говорят, ты всех избегаешь. Тебя невозможно втянуть в разговор, ты отказываешься гулять с другими, выходить с шитьем во двор или даже слушать чтение сеньоры Анхелики.
— Потому что это сеньора Анхелика. Будь на ее месте ты, я, наверно, могла бы слушать часами.
— Ты мне льстишь. Теперь я знаю, что ты нездорова. Все боятся, Хуана, что ты увянешь от горя до рождения ребенка, и, судя по твоему виду, эти страхи оправданы.
— Маргарида, я не могу выносить ни сочувствия окружающих, ни их любопытства, — сказала Хуана, сжав кулаки так, что побелели костяшки. — Они слышали столько нелепых историй о наших неприятностях, что окружают меня, будто стая бродячих собак, желая узнать во всех подробностях, что я думаю и чувствую.
— Винить их нельзя. Я могу с удовольствием занять себя иглой и книгами, но для большинства из них жизнь скучна, пока здесь нет их величеств. Королевский двор сейчас больше походит на гарнизон.
— Маргарида, я почти не замечаю солдат.
— Потому что не выходишь из этой комнаты. Ты бы привела в ужас мою старую няню.
— Почему? — рассеянно спросила Хуана. — Сядь, Маргарида, поговори со мной. Мне это может пойти на пользу. Расскажи о своей старой няне.
— Здесь слишком жарко и душно, — сказала Маргарида. — Пошли на галерею, где больше воздуха. Если хочешь, пройдем по тайному коридору в покои его величества. Там можно будет разговаривать, сколько душе угодно, в очень приятной и уединенной обстановке.
— Я не смогу пройти по этому коридору, — ответила Хуана. — Он слишком узок, а я слишком раздалась. Но расскажи о своей няне. Ты часами выслушивала мои эгоистичные жалобы и никогда не рассказывала о том, откуда приехала. Говорят, это какое-то дикое место далеко на севере.
— Давай сперва выйдем, — сказала Маргарида, подавая руку.
Хуана поднялась из кресла, одернула платье и под руку с Маргаридой пошла на выложенную каменными плитами открытую галерею, выходящую на малый двор королевского дворца.
— Я приехала из Шотландии, — заговорила Маргарида. — Она не такая дикая, далекая или холодная, как говорят, но, признаюсь, не похожа на эту страну. Каждый день, в солнечную погоду, в проливной дождь или метель, няня вытаскивала меня на прогулку.
Маргарида оперлась на баллюстраду, разглядывая аккуратно подрезаные деревья и кусты в залитом солнцем дворе.
— Шотландия не похожа на все это, — снова сказала она, поведя рукой, ее жест охватывал двор, деревья, солнце и теплый, почти неподвижный воздух. — Но моя няня говорила, что свежий ветер делает детей крепкими. «Ты должна гулять ежедневно, Мэри», — говорила она, брала меня за руку и вела наружу, дрожащую в легком плаще.
— Мэри? — переспросила Хуана, слегка спотыкаясь на незнакомых звуках.
— Да. Разве я не говорила тебе, что дома меня звали Мэри? Имя нетрудное. Но покойная королева, как и ты, моя дорогая Хуана, не могла его правильно произнести. И поэтому изменила мое имя.
— А почему не стала звать тебя Марией?
— Королева Мария сказала, что при дворе уже достаточно Марий и она не хочет еще одной, поэтому стала называть меня Маргаридой. Теперь я уже привыкла к этому имени. Пошли, — сказала она, взяв Хуану за руку.
Галерея, на которой они стояли, и выходящие на нее комнаты, представляли собой королевские апартаменты, отведенные ее величеству королеве и королевской дочери с их служанками. Они выходили на двор ее величества; окна комнат с южной стороны выходили на сад ее величества. Это расположение избавляло особ королевской крови от наблюдения скучающих и зачастую вульгарных молодых офицеров дворцового гарнизона.
Офицерам предоставляли развлекаться игрой в карты или кости в большом дворе или практиковаться на стенах в стрельбе из лука, пуская стрелы в зайцев, вышедших из королевской девесы, охотничьего заповедника.
— Маргарида, для меня было большим облегчением поговорить о чем-то, кроме моих бед, — сказала Хуана, силясь улыбнуться. — Но, пожалуй, теперь я вернусь в свою комнату.
— Ни в коем случае. Ты должна спуститься со мной во двор ее величества. Я распорядилась подать нам закуски под деревья. Посидим, перекусим, побеседуем. Мы почти не разговаривали с тех пор, как ты закончила обучение у монахинь. Я соскучилась по тебе, Хуана. Пошли. Ты вполне можешь спуститься по лестнице.
— Я все еще устраиваю прогулки, — сказала Хуана. — Встаю чуть свет. Таким образом избегаю грубых взглядов офицеров и сочувствия дам. Но если настаиваешь, Маргарида, у меня нет сил противиться дольше.
Она покорно последовала за подругой к лестнице. Они сели в тени лимонного дерева; служанка поставила между ними столик с соблазнительно уложенными фруктами, холодным мясом, оливками и орехами.
— Тебе нужно поесть, — сказала Маргарида. — Мне сказали, ты почти ничего не ешь.
— Не могу, — ответила Хуана. — Теперь я подавлюсь одной оливкой.
— Ради ребенка, которого носишь, ты должна есть, — снова сказала она. Взяла сочный персик и отрезала от него ломтик для Хуаны, та беспомощно улыбнулась и стала медленно есть.
