— Потому что не ехали по тропинке. Если б я не заметил шафранного цвета шелка сквозь деревья, то и не знал бы, что вы здесь, — сказал Фелип. — Но если мое присутствие раздражает вас, сеньора, я вернусь на дорогу.
— Если вернетесь на дорогу, — раздраженно сказала Бонафилья, — то промокнете насквозь, и я буду в этом виновата.
— Тогда скажите, что мне делать. Вы должны сказать. Хотите, чтобы я остался?
— Нет, — ответила Бонафилья. — Вы не должны оставаться.
— Хотите, чтобы я ехал дальше?
— Как я могу хотеть, чтобы ехали по такой грозе?
— Тогда скажите, как мне исчезнуть, не уходя.
Бонафилья недоуменно посмотрела на него и ненадолго задумалась.
— Через пять дней я должна выйти замуж, — сказала она, словно это было ответом.
— Желаю вам большого счастья, — сказал Фелип. — Но это не ответ на мой вопрос.
— Я хочу сказать, что мой муж…
— Прошу прощенья, сеньора, но вы сейчас не замужем, так ведь?
— Да, — ответила Бонафилья. — Я его в глаза не видела. Как я могу быть замужем за ним?
— Есть разные способы. Но вы, кажется, не особенно довольны предстоящим бракосочетанием, — заметил с улыбкой Фелип.
— С чего мне быть довольной? — ответила она. — Что, если он отвратителен? К тому же я не хотела бы выходить замуж.
Она тряхнула головой на хорошо знакомый ее семье манер, и с ее лица упала вуаль.
Когда Бонафилья потянулась за ней, снова ударила молния, на сей раз так близко, что гром и слепящий свет появились одновременно. Бонафилья вскрикнула в сильном страхе и повернулась к Фелипу. Он обнял ее и прижал головой к своей груди, чтобы заглушить шум непогоды. Нежно погладил по плечу. Потом осторожно прижался щекой к ее блестящим волосам и покрепче прижал к себе. И все это время водил туда-сюда внимательным взглядом, ища в лесу остальных членов группы.
— Не портите свою красоту солеными слезами, — негромко произнес он, чуть подняв голову и поглаживая ее по волосам. — Если б вы позволили мне такую вольность, единственными слезами, которые коснулись бы этого прекрасного лица, были бы те, что я пролил на вас, слезы из золота и драгоценных камней.
Фелип приподнял ее подбородок и стал целовать ее веки, утирать слезы шелковым платком, но его острые серые глаза продолжали двигаться туда-сюда, осматривая лес.
— Где Бонафилья? — внезапно послышался крик ее отца. — Бонафилья, ты где? У тебя все хорошо?
— Здесь, папа, сухая и в безопасности под деревом, — крикнула она в ответ. — Но вы должны уйти, — сказала она негромко. — Это дурно.
— Это совсем не дурно, моя прекрасная Бонафилья, — сказал он. — Но все-таки я уйду, так будет разумнее. Однако подожду, пока гроза немного не утихнет.
— А если папа пойдет искать меня?
— Зная, что вы в безопасности, он тоже будет ждать, пока не утихнет непогода. Знаете вы историю о прекрасной царице Дидоне, великом герое Энее и грозе?
— Кто они были?
— Скоротать время, рассказывая вам эту историю, пока не утихнет гроза? — негромко спросил он.
Но если бы кто-нибудь слушал, они могли бы удивиться, что он не включил трагичную судьбу Дидоны в свою несколько сокращенную версию ее истории.
Гром и молнии несколько поутихли, но поднялся ветер, и гроза продолжала бушевать.
— Папа, пожалуй, я пойду, найду Бонафилью, — сказал Дуран. — И убежусь, что у нее все в порядке.
Но когда он выползал из их укрытия под деревом с низкими ветвями, порыв ветра сломал большую ветвь, она рухнула рядом с его головой и повалила его. Он сел, ошеломленно глядя и потирая голову там, где по ней ударила ветка.
— Возвращайся сейчас же, — сердито сказал его отец. — Бонафилья недалеко, и если я знаю свою дочь, в безопасном месте. Не хочу, чтобы ты оказался убит ради того, чтобы привести ее поближе. И если она говорит, что сухая, то, скорее всего, более сухая, чем мы.
Ветер яростно завыл, и Дуран заполз обратно в их укрытие.
И почти целый час сильный ветер и барабанящий дождь удерживали всех на месте. Потом молнии и гром удалились. Сильный ветер, который, казалось, будет дуть вечно, начал слабеть и внезапно прекратился совсем. Без них барабанящий дождь стал слабеть.
— Папа, — сказала Ракель, высунув руку из их каменного укрытия, — дождь прекратился.
Она поднялась и вышла в лощину.
— Тучи расходятся, — добавила она. — Я вижу кое-где голубизну неба.
Исаак поднял руку, проверяя, нет ли опасностей над головой, потом тоже поднялся и вышел.
— Хорошо снова ощутить простор, — сказал он. — Хотя я радовался этому убежищу, когда мы в нем нуждались.
— Где остальные? — спросил Юсуф, который, нужно заметить, заснул, едва оказался в сухом, удобном месте, и теперь зевал.
— Неподалеку, — ответила Ракель. — Я слышу, как перекликаются сеньор Аструх и Бонафилья.
— Пойду, посмотрю, как там наши животные, — сказал Юсуф. — Наверно, их нужно будет немного почистить.
Появилось солнце, потом слуги, которые собирали мулов и растирали их соломой, густо настеленной в телеги, чтобы смягчить тряску на неровной дороге, а служанки раскладывали самые мокрые вещи для просушки. Потом на дороге появились сеньор Аструх и его сын вместе с чужаком, Фелипом, который тут же принялся растирать свою серую кобылу.
— Где Бонафилья? — спросил Дуран.
— Здесь, — ответил знакомый голос откуда-то поблизости. — И я все грязная и измятая оттого, что все время лежала под деревом, сжавшись в комок. Где Эсфирь?
— Здесь, сеньора.
— Иди, помоги мне, — раздраженно сказала Бонафилья.
Но десять минут спустя, когда все привели себя в порядок и снова тронулись в путь, Эсфирь смотрела на свою госпожу с очень задумчивым выражением на лице.
Хуана и Фелиситат были уже почти у дворцовых ворот, когда гроза обрушила на Перпиньян свою ярость. Когда они слезли с взбудораженных мулов и поднялись по открытой лестнице, ведшей с королевского двора в большой зал и личные покои, платья их вымокли, вуали промокли, с волос капала вода на каменный пол галереи.
— Сеньора, вы насквозь промокли, — сказала Фелиситат, вводя ее в комнату и закрывая дверь.
— Если я промокла, значит, и ты тоже, — сказала Хуана. — Извини, что оторвала тебя от твоего теплого, сухого дома, но я не могу доверять своей служанке так, как тебе. Я права? Предала бы ты меня, Фелиситат?
— Сеньора, на свете нет такого богатства, которое толкнуло бы меня предать жену моего господина, — спокойно ответила Фелиситат. — Если вы умрете, тогда как я, бедная рабыня, отплачу за страдания, которым подвергалась я и мои родные?
— Ты свободная, Фелиситат. Ты больше не рабыня.
— Возможно, но когда могущественные люди смотрят на меня, они видят во мне рабыню, без силы, без друзей.
— Такого не будет, пока я жива, — сказала Хуана. — Помоги мне снять мокрые одежды, потом я помогу тебе.
Обе надели сухие сорочки и чулки, и Фелиситат вытирала волосы Хуаны льняным полотенцем, когда
