Через несколько секунд они крепко связали парню руки за спиной, Даниель нашел свою кобылу, которая оправилась от зрелища какого-то существа, падающего с ветви дерева почти ей на голову, и искала на обочине что-нибудь аппетитное, Юсуф подвел лошадей, свою и парня.
— Откуда ты появился? — спросил Даниель. — Я высматривал тебя и ничего не видел.
— Я вырос, учась прятаться, — ответил Юсуф. — И это оказалось кстати. Он, как только увидел, что ты переходишь на левую сторону, влез на дерево с нависающей над дорогой ветвью и дожидался, когда будешь проходить мимо. Но ты оказался не на том месте, где он ожидал, когда спрыгивал, поэтому у него ничего не вышло.
— Кобыла заметила его раньше меня, — сказал Даниель. — Заржала, и я, наверное, подскочил.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я как человек, думающий, что умрет.
В судебном зале стояла пауза, пока не привели подсудимого. Присутствующие, подавшись друг к другу, обменивались взглядами, мрачно покачивали головами, обсуждая наглость человека, который пытается защищаться от таких веских улик в совершении столь ужасающих преступлений. Короче говоря, все уютно облеклись в мантию самодовольства и очень наслаждались.
Только одна небольшая группа не наслаждалась. В углу, в отдалении от зрителей, сидели Томас, Ромеу и Рехина, пришедшие говорить в защиту Луки.
— Папа, почему нам не позволяют ничего говорить? — спросила Рехина.
— Может быть, скоро позволят, — ответил ее отец, выглядевший от беспокойства нездоровым. — Его преосвященство знает, как делаются эти дела, — добавил он. — Не нужно делать ничего, чего не следует.
— Его преосвященство не думает ни о нас, ни о Луке, — сказала Рехина. — Он думает о своем обеде.
В этом она была отчасти права, но очень несправедлива к Беренгеру де Круильесу. Он думал об обеде, но в связи с делом. И как раз говорил первому судье, что, если они не смогут собрать всех свидетелей до обеда, когда толпа разойдется, возникнут серьезные затруднения.
— Ты не должна так говорить, — с отчаянием сказал Ромеу, совершенно подавленный атмосферой суда.
— Должна и буду, — сказала Рехина. Поднялась со скамьи и, прежде чем ее кто-то успел остановить, быстро подошла к столу, где судьи все еще были поглощены разговором.
— Ваше преосвященство, почему у тех, кто предоставил бы свидетельства в защиту обвиняемого, не взяты показания? — спросила она. — Несправедливо выслушивать только обвинителей. Прошу вас позволить говорить тем, кто будет защищать его. У него есть право на справедливость, так ведь?
Щеки ее раскраснелись от придавшего смелости гнева.
— Дочь моя, — ответил Беренгер, — прежде мы хотим заслушать самого Луку. — Понизил голос почти до шепота: — Но то, что он говорил до сих пор, видимо, не поможет ему, поэтому я не хочу, чтобы он говорил последним. — И снова повысил голос до нормального уровня: — Потом, чтобы все было справедливо, мы заслушаем тех, кто будет говорить в его защиту, как ты. Обещаю, дочь моя, что ты будешь выслушана. Теперь сядь на место, я вижу, что обвиняемый вот-вот войдет.
Тут ввели Луку. Он бросил недоуменный, грустный взгляд на Рехину и поклонился судьям.
— Хотите добавить что-нибудь к тем показаниям, которые вы дали и подписали? — спросил первый судья.
— Если б знал, что добавить, я бы охотно это сделал, — ответил Лука, — но я не знаю.
— В таком случае, — заговорил первый судья, глядя на лежащий перед ним документ, — у суда есть к вам несколько вопросов. Помогут ли вам ответы, мы не можем знать, но они должны кое-что прояснить.
Высказав это наставление о целях закона, он кивнул своему собрату, третьему судье, изучавшему с беспокойным видом лежащий перед ним материал.
Причиной озабоченности третьего судьи было то — некоторых причин он не мог понять, — что это дело казалось очень важным для его преосвященства. Придя к этому выводу, он приготовился уделить этому травнику — какими бы ни были его прошлое и нынешнее положение — не меньше внимания, чем дворянину или даже аристократу. Смущало его только то, что вопросы, которые поручил ему задать епископ, как будто не имели никакого отношения к рассматриваемому делу.
— Можете объяснить, почему вы приехали в город Жирону с утверждением, что вы родственник сеньора Мордехая? Насколько я понимаю, это было неправдой.
— Это было неправдой, ваша часть, — ответил Лука. — С моей стороны говорить это было не только дурно, но и глупо. Я сделал это, чтобы получить больше работы как травник, в надежде, что сеньор Мордехай представит меня людям, которым могут понадобиться мои услуги.
— Ваш мотив, — сказал третий судья, — не вызывает восхищения, но понятен. Почему вы обратились к сеньору Мордехаю, а не к кому-то из других состоятельных людей в городе?
— Я знал парнишку Рувима, ваша честь. Настоящего сына Фанеты. Он был одиноким, несчастным, жил в городе Мальорка и приходил в мастерскую, где я был учеником…
— Травника? — спросил первый судья.
— Нет, ваша честь, — ответил Лука, покраснев. — Столяра.
— Я так и знал, — удовлетворенно прошептал Ромеу дочери.
— И рассказывал нам…
— Нам? — переспросил первый судья.
— Да, ваша честь, мне, моему учителю и иногда еще одному парню, он был бедным, ему было некуда пойти, и он время от времени приходил к нам. Мой учитель был очень добрым человеком. А Рувим рассказывал нам о своих баснословно богатых родственниках в Жироне, о том, что его бездетный дядя написал его матери письмо, так как искал наследника. Но, перед тем как завещать деньги племяннику, его дядя хотел познакомиться с ним. Рувим собирался отправиться в Жирону. Он говорил, что не хочет расставаться с нами. Но, видите ли, ваша честь, я хотел уехать, когда мое ученичество окончилось, и тот парень тоже говорил о том, что намерен покинуть остров, поэтому Рувим собирался подождать до тех пор, потом поехать в Жирону и получить наследство. Он говорил, что его родственники в Жироне пьют из золотых чаш и едят золотыми ложками, что у них витражные окна, как в церкви, дома величиной с Альмудайну, в них полно слуг и рабов, там громадные фонтаны, и никому не приходится работать.
Пораженных присутствующих заставило изменить мнение об их городе как сокровищнице и рае праздности.
— Приехав сюда, вы, должно быть, были удивлены, — сухо сказал Беренгер.
— О, я не ожидал, что здесь будет так, ваше преосвященство, — сказал Лука. — Мальчику нравилось рассказывать чудесные истории, чтобы произвести на нас впечатление.
— Значит, вы не собирались унаследовать большое состояние? — спросил третий судья.
— Оно не мое, ваша честь, — ответил Лука. — Оно принадлежит Рувиму. Я только хотел найти работу.
На последние несколько заявлений подсудимого почти никто не обратил внимания, кроме писцов и судей, потому что, пока Лука говорил, один из секретарей вошел в дверь в боковой части зала, которой во время судебных заседаний пользовались судьи и другие служащие. Подошел прямо к судейскому столу, пригнулся позади Беренгера, негромко сказал ему несколько слов и выпрямился. Однако, вместо того чтобы выйти, секретарь пошел туда, где собрались свидетели, и похлопал по плечу Томаса. Томас поднялся и последовал за секретарем к выходу. Как только Лука договорил, Беренгер посмотрел на судей, кивнул и тоже вышел.
