1
Смерть и похороны Раймона Форастера вызвали в Жироне шквал или даже кратковременную бурю слухов и домыслов. Одни говорили, что у него не было причины умирать, но ведь люди часто умирают без особых причин. К нему вызывали врача, говорили другие, но ведь его часто вызывают. Кухарка могла бы рассказать интересную историю о подозрениях и ложных обвинениях, но она была молчаливой, развязывала язык только с подругами и родными. Поскольку все они жили в Олоте и она редко посещала их, ее история не была рассказана.
Что бы ни говорили, приготовления к его похоронам из маленькой церкви поблизости, подновленной благодаря его щедрости, продолжались. Родные, соседи и друзья из города явились проводить его в последний путь, они горевали, плакали, ели и пили, как часто бывает, когда умирает хороший человек. А потом разъехались, обильно раздавая обещания утешения и помощи в будущем. Некоторые из обещаний, как у членов семьи Понса Манета, были даже искренними.
Вопреки их общему мнению, члены семьи отправили с курьером епархии сообщение в барселонский дом, где, по слухам, Гильем, единокровный брат Раймона, вел свои дела. К всеобщему удивлению, он появился в среду, едва успев встать в хвост процессии, несшей тело к церкви. И плакал над могилой, словно они прожили рядом всю жизнь.
— Учитывая, что сеньор Раймон думал о нем, — сказала Сибилла Хуане, — его привязанность, должно быть, совершенно бескорыстна.
— Что думал Раймон о нем? — спросила Хуана Манет.
— Он ненавидел Гильема. — ответила Сибилла. — Во всяком случае, дал мне это понять.
Тем временем Гильем медленно подошел к младшему сыну Раймона.
— Роже Бернард, этот удар сокрушил меня, — негромко сказал он. — Твой отец клялся помочь мне с иском против тех, кто захватил нашу фамильную землю — теперь твою, Роже Бернард. — Искоса взглянул на парня и покачал головой. — Но сейчас не время обсуждать подобные вещи, так ведь?
— Думаю, не время, — ответил Роже Бернард. Голос его был холодным, сдержанным, как у матери. Он кивнул и отошел к ней.
— Боюсь, мне пора ехать, — произнес Гильем, ни к кому не обращаясь. Взял свою лошадь у помощника деревенского конюха, который держал ее, дал ему мелкую монетку и сел верхом.
Собравшиеся у церкви провожали взглядами всадника, пока он не скрылся за поворотом дороги.
— Слава Богу, — сказала Марта. — Для меня это громадное облегчение. Я боялась, он снова собирается жить в доме. Думаю, я бы этого не вынесла.
Это было в среду. В четверг, ясный, солнечный день с прохладным ветерком, к дворцу епископа пришла молодая женщина и потребовала, чтобы ее впустили.
— У меня есть очень важные сведения для передачи епископу, — сказала она.
— Скажите, о чем, — ответил привратник, — и я выясню, примет ли вас его преосвященство. Знаете, обычно не принимает, — добавил он. — Его преосвященство очень занятой человек. Если дело очень важное, возможно, вас примет один из его помощников.
— Мне нужно видеть епископа, — настаивала женщина. — И никого больше.
И, внезапно повернувшись, протиснулась мимо привратника, ворвалась в коридор и оказалась прямо на пути отца Берната.
— Кто вы? — спросил францисканец, остановясь на быстром ходу.
— Эта женщина утверждает, что должна что-то сказать лично его преосвященству, — сказал привратник, нагнав ее и схватив за руку.
— Меня зовут Хустина, — гневно сказала женщина. — И, уверяю, его преосвященство захочет принять меня. Я горничная из усадьбы сеньора Раймона Форастера, отравленного в понедельник, и если его преосвященство хочет узнать, как умер сеньор Раймон, то очень рассердится, что вы не позволяете мне увидеться с ним.
— Пошли со мной, женщина, — сказал привратник, потянув ее за руку. — Его преосвященство не имеет дел с такими, как ты.
Но отец Бернат стоял неподвижно, глядя на нее, очевидно, в глубокой задумчивости.
— Я поговорю с ней, — сказал он. — У нее могут быть нужные для нас сведения. Возвращайся к своей двери.
Хустину проводили в маленькую комнату на первом этаже дворца и велели подождать. Учитывая ее положение в жизни, отсутствие назначенного приема и поведение, она должна была бы удивиться, что вскоре в комнату вошли четыре человека и сели, оставив ее стоять. То были Беренгер де Круильес; отец Бернат, секретарь епископа; его писец и капитан стражи.
Удивленной она не выглядела.
— Ваше преосвященство, то, что я должна сказать вам, секрет, — заявила она, мельком глянув на остальных.
В скромном числе людей, которые осмеливались так уверенно обращаться к епископу, было очень мало молодых женщин. Он удивленно поднял глаза в ее сторону, потом устремил на нее пронизывающий взгляд, который заставлял многих могущественных людей падать духом. Хустина смело отвечала взглядом, глядя на всех сверху вниз с высоты своего немалого роста.
Капитан счел ее возможной нарушительницей спокойствия; писец, питавший слабость к простоватым хорошеньким женщинам, подумал, что черты ее лица больше подошли бы мужчине. Бернат свирепо глядел на нее. Ему предстояло много работы, а эта женщина с серыми глазами и жестким выражением лица, с темными волосами, зачесанными назад и частично скрытыми косынкой, представляла собой ненужное отвлечение. Но Беренгер де Круильес продолжал изучать его. В свое время он встречал немало решительных женщин; одни ему нравились, другие нет; но эта раздражала его непонятно чем.
— Сеньора Хустина, — наконец сказал он. — Я разговариваю по секрету только с одним человеком, это мой исповедник. Дела епархии в секрете не веду. Либо говорите о том, что беспокоит вас, либо покиньте дворец.
— Ну, ладно, — заговорила Хустина. — Я, как уже сказала человеку у двери, служанка в усадьбе, принадлежавшей сеньору Раймону, он был моим нанимателем до своей смерти. В тот день, когда он скончался, я работала как по дому, так и на кухне, потому что кухонной служанки там не было, и видела, как Пау, сын моего хозяина, со своим младшим братом, Роже Бернардом, что-то добавили в чашку с настоем, который несли хозяину. Я пошла за ними из кухни, мне стало любопытно, что они делают. И слышала, ваше преосвященство, как они бормотали заклинания над чашкой по очереди, словно два священника на мессе. Я решила, что нужно сказать вам об этом.
— Что вы имеете в виду под заклинаниями? — спросил Бернат.
— Пау пел — или скорее, как священники…
— Говорил нараспев, — сказал епископ, заинтересованный против своей воли.
— Да, как священник, и Роже Бернард отвечал. Сперва я подумала, что они молятся о здоровье отца, потом поняла, что нет. Во всяком случае, таких молитв я не слышала.
— Что добавил в чашку сеньор Пау? — спросил капитан.
— Не знаю, сеньор, — ответила Хустина.
— Может, это добавил сеньор Роже Бернард?
— Может быть, — ответила Хустина. — Они были вместе.
— Так — добавили они это из склянки или другой чашки? Или он бросил в чашку что-то, издавшее всплеск?
— Кажется, всплеск был, сеньор. Вот почему я это заметила. Услышала и повернулась, чтобы посмотреть.
— Значит, вы, собственно, не видели, кто из них опустил что-то в чашку, — сказал капитан. Вы услышали что-то, похожее на всплеск. — Где вы находились? В кухне?
