— Фауста, — крикнула Хуана. — Пришли сюда Юсуфа.
Через мину ту Юсуф вышел во двор и сел рядом с Исааком.
— Рана Франсески заживает, — сказал Исаак, — и вскоре она избавится от физических страданий. Но она только сказала то, что очень рассердило меня.
— Франсеска рассердила вас? Чем же? — спросил Понс.
— Она сказала мне, что напрасно испортила свою внешность, потому что еще жива — во всяком случае, до тех пор, пока носит ребенка.
— Она не может думать, что из-за шрама от раны я перестану ее любить, — сказал Хайме. — Пойду, скажу ей…
— Пока что не ходите. Время для этого еще будет. Сейчас Ракель уговаривает ее поесть. Да и все равно, она не поверит вам полностью, пока вы не увидите шрама. Вот другое, что она сказала, вызвало у меня гнев и дало мне понять, чего она страшится.
— Она определенно страшится казни, — сказала Сибилла. В голосе ее слышался холод, который ощутили все во дворе. — Это единственное, что не может быть приведено в исполнение, пока она носит ребенка.
— Но почему? — спросил Хайме с отчаянием. — Что такого сделала Франсеска, за что ее казнить? Я не могу в это поверить. Когда мы познакомились, она была почти ребенком. Не была ни распущенной, ни строптивой, однако за ней наблюдали с большой, любовной заботой. Будучи на Мальорке, я не слышал о ней никаких слухов. В конце концов я влюбился в нее и поэтому расспрашивал разных людей, что они знают о ее характере и происхождении.
— И что они говорили?
— Они сказали мне — это были серьезные люди, нотариус, с которым мы имели дело, крупные торговцы шелком и редкими тканями, не деревенские сплетники — что она милая, добрая, скромная девушка. Мать ее была вдовой, они приехала из Эмпорды с мужем, дворянином из хорошей семьи, но бедным, который надеялся улучшить свое положение на островах. Он умер, и она вышла за богатого, уважаемого торговца, который воспитывал Франсеску как родную дочь. Когда мы получили вести от ее тети, то с удивлением узнали, что ее семейство жило неподалеку от Фуа, но поняли, что ее родные уехали оттуда в Эмпорду, а оттуда на Мальорку.
— И где родилась Франсеска?
— На Мальорке, — сказал Хайме.
— В Бельвианесе, — сказала Сибилла одновременно с ним.
— Так где же? — спросила Хуана.
— Франсеска родилась в Бельвианесе, — впервые заговорила Роза. — Я хорошо помню ту ночь, когда она появилась на свет. Мне тогда было около тринадцати лет, и я впервые в жизни помогала при родах. Моей бедной сеньоре Сесилии приходилось тяжко — роды, казалось, продолжались целую вечность — правда, у сеньоры Сесилии не было сил сеньоры Мателине. Но наконец девочка родилась. И каким хорошеньким младенцем была маленькая Франсеска. Сеньора Мателине, несмотря на свое положение в обществе, оставалась со своей сестрой всю ночь, помогала ей, ободряла ее так же, как повитуха. Она ведь ее вырастила. Сеньора Сесилия была ее младшей сестрой. Их мать умерла вскоре после ее рождения.
— От чего умерла их мать? — спросил Исаак.
— Мы не говорим об этом, — сказала Роза, сверкнув глазами на врача. — Это приносит несчастье, а сеньоре Франсеске сейчас нужна удача.
Роза снова села на скамью и вызывающе скрестила руки на груди.
— Лучшая удача, какую мы можем принести сеньоре Франсеске, — это выяснить, откуда берутся ее страхи. Только тогда сможем уничтожить их или противостоять им. Однако о некоторых вещах приходится говорить, как бы ни были они неприятны. Когда сеньора Сесилия уехала из Бельвианеса? — спросил Исаак.
Наступила пауза.
— Когда маленькой Франсеске был год, — заговорила Роза, взвесив возможные опасности ответа. — Она хотела взять меня с собой, но мне не хотелось отправляться в путь, тем более не зная, где он окончится.
— Почему Франсеска говорила, что родилась на Мальорке? — спросил Хайме.
— Видимо, ей так сказали, — заговорила Хуана. — Ее мать явно хотела начать новую жизнь и не беспокоиться о семейных горестях. По-моему, это глупо — нам всем нужны наши семьи — но такое случается. Хотя, — добавила она, — редко, когда женщина происходит из хорошего семейства — Сесилия происходила из такого, правда?
— Да, сеньора, — ответила Роза, возвратясь на надежную почву. — Оно было значительным, очень уважаемым всей округой и, покуда не начались их горести, богатым.
— Может, Франсеска сделала то, что сделала, из-за того, что Роза упорно именует «семейными горестями»? — спросила Сибилла. — Если да, я согласна, что пора поговорить о них, пока они не привели к более жутким проблемам.
Не успел никто из недоумевающей группы во дворе ответить, как раздался громкий стук в ворота.
— Роза, — сдержанно сказала Хуана, — будь добра, подойди к воротам.
— Иду, сеньора, — ответила та и открыла их Пау и Роже Бернарду. — Доброе утро, сеньоры, — сказала она. — Посмотрю, здесь ли хозяйка.
— Конечно, здесь, Роза. Как и все остальные, — отрывисто сказала Сибилла.
— Мы выехали, как только узнали, — сказал Пау, обращаясь к Хуане. — Приехали бы вчера вечером, но никто не сказал нам, что произошло нечто ужасное.
— Ничего ужасного не произошло, — сказала Хуана. — Франсеска поранилась; это могло быть ужасным, но не было. Мы просто обсуждали обстоятельства случившегося. Фауста, принеси сеньорам питья. Думаю, им было жарко в дороге.
— И думаю, вам следует присоединиться к этому разговору, — сказал Исаак. — Речь идет о семействе сеньоры Франсески, но вполне может оказаться, что и о вашем.
— О семействе Роже Бернарда определенно, — сказала Сибилла. — И о том, почему он носит это имя.
— Если о его семействе, значит, и о моем, — сказал Пау. — Он мой брат и в радости, и в горе, и его семейство — мое семейство. Раймон был единственным отцом, какого я знал.
— Сеньор Исаак задал нам несколько очень простых вопросов о нашем семействе, на которые оказалось очень трудно ответить. Как раз, когда вы подъехали, я предположила, что нам пора поговорить о нашей маленькой семейной беде. И мне пока что никто не возразил, — сказала Сибилла.
— Что это за маленькая семейная беда? — спросил Пау.
— Я родилась двадцать четыре года спустя после нее, — ответила Сибилла, — но каждый день своей жизни жила с ней, рядом с бабушкой, отцом и всеми остальными в деревне, кто знал все ее подробности и постоянно об этом говорил.
— О чем об «этом»? — спросил Исаак.
— Представьте себе, если хотите, — с горечью заговорила Сибилла, — полосу песка и камешков у излучины реки и громадную толпу там — говорят, в ней было почти сорок человек, для маленькой деревни это громадная толпа. В толпе, разумеется, были и мстительные, и любопытные, а также все, кто не хотел быть там, но боялся не пойти. А вперед вытолкнули четверых детей, кто-то решил, что детям для блага их бессмертных душ нужно видеть это назидательное зрелище.
— Какое зрелище? — спросил Пау.
— Не перебивайте, — сказала она. — Поймете по ходу рассказа. Там были Сесилия, мать Франсески, тогда восьмилетняя; Бернард, мой отец, семилетний; Раймон, ваш отец, и Беатриу. Оба они были пятилетними. Во имя веры им нужно было смотреть, как сжигают еретика.
— Мать Раймона, — сказал Исаак.
— Нет, — сказала Сибилла. — Отца Бернарда, Роже Бернарда. Раймунду, мать Раймона, привели туда вместе с детьми, она пока что не была арестована, и ей пришлось смотреть, как ее брат-близнец гибнет таким образом.
