Глава IV. Фэргроув
В верхней комнате своего особняка у бухты Лэтимер старался привести себя в порядок. Требовалось снять грим и сменить костюм Дика Уильямса на более подобающее случаю платье. Но когда Джонсон почтительно спросил, что оденет его честь, тот отослал слугу, закутался в халат, присел к туалетному столику и задумался, удрученно опустив голову. Вошедший через четверть часа Джулиус застал его все в том же положении. Джулиус, невысокий пожилой негр с курчавыми седыми волосами, выглядевшими, словно парик, поставил возле хозяина поднос, налил в серебряную чашку дымящегося шоколада и, повинуясь нетерпеливому жесту Лэтимера, быстро удалился.
Лэтимер снова остался наедине со своими мыслями. Этим утром он достиг цели, и даже с большим успехом, чем можно было предполагать. Он видел список и узнал все, что хотел. Однако успех не поднимал настроения, а, напротив, нагонял глубокую тоску: список был составлен знакомой рукой. Гарри не хуже своего знал почерк Габриэля Фезерстона, сына управляющего имением Фэргроув.
Управляющий прослужил у сэра Эндрю Кэри тридцать лет, и пользовался доверием и благосклонностью баронета, которые распространялись и на молодого Фезерстона. Когда для юного Лэтимера выписали учителя, Габриэль посещал уроки вместе со своим сверстником. Целых два года они вдвоем корпели над учебниками, а когда Лэтимер уехал завершать образование в Англию, еще долго переписывались. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Гарри хорошо помнил и сразу узнал его почерк.
Открытие того факта, что Фезерстон работает на лорда Уильяма, позволяло сделать вполне определенные выводы. Сейчас Лэтимер удивлялся собственной ненаблюдательности, а сейчас как будто пелена упала с глаз.
С того момента, как Габриэль Фезерстон переметнулся к Каролинским Сыновьям Свободы и добился своего избрания в Генеральный комитет Провинциального конгресса, Лэтимер обязан был учитывать вероятность двурушничества в его поведении. Теперь он это сознавал, а тогда, благодаря собственному стремительному обращению в новую веру, воспринимал поступок Габриэля, как должное. Лэтимеру следовало помнить, что молодой Фезерстон находится в сильной зависимости от сэра Эндрю, ведь Кэри, узнав, что сын его управляющего – изменник, немедленно выгнал бы старика. Однако этого не произошло; следовательно, в деле замешан сам баронет. Скорее всего, так оно и было – Габриэля послали шпионить за Провинциальным конгрессом по совету сэра Эндрю.
Теперь Лэтимер стоял перед необходимостью объявить о своем открытии. Чрезвычайное совещание, уполномочившее его провести расследование, должно было вновь собраться в шесть часов вечера в доме Генри Лоренса. Отчитаться Лэтимер был обязан любой ценой, но цена казалась непомерно высокой.
Дело не в том, что он жалел Фезерстона или симпатизировал ему. Прежде Гарри питал к нему дружеские чувства, но теперь это не имело значения – от них не осталось и следа. Фезерстон – негодяй и продажная тварь, и только глупец будет попусту расходовать свое сочувствие на того, кто без колебаний готов накинуть петлю на шею ближнего. Однако остается сэр Эндрю. В отношениях Гарри со своим бывшим опекуном и ближайшим другом, отцом Миртль, уже произошел перелом, но до последнего времени Лэтимер надеялся на их восстановление. Теперь разрыв должен стать окончательным и бесповоротным, ибо можно не сомневаться в том, что последует за разоблачением Фезерстона. Как бы ни колебались остальные члены Совета безопасности, Гедсден настоит на казни предателя. Фезерстон поплатится жизнью за дела, в которые его вовлек сэр Эндрю, и уж тогда Гарри бесполезно ждать снисхождения от своего приемного отца. Миртль будет потеряна для него навсегда.
И все же он обязан разоблачить Фезерстона.
Удача обернулась тяжелой дилеммой; Лэтимер оказался меж двух огней. Прошло немало времени, прежде чем его осенило: существует компромиссное решение! Можно устранить Фезерстона, не покушаясь на его жизнь и одновременно положить конец шпионажу.
Лэтимер быстро принимал решения, и, как только эта идея пришла ему в голову, немедленно начал действовать. Мешкать нельзя было ни минуты. Он поднялся, позвонил в колокольчик и, когда вошел слуга, приказал отправить посыльного к мистеру Айзарду с просьбой о встрече, а затем принести костюм для верховой езды.
Приблизительно в то же время, около полудня, капитан Мендвилл выехал верхом в Фэргроув, обширное имение сэра Эндрю на берегу Бэк-ривер.
При виде всадника на чистокровной вороной кобыле – красавца в алом мундире с золотым шитьем, белых лосинах и лаковых кавалерийских сапогах – дрогнуло бы сердце любой горничной, случись ей украдкой заглядеться на него сквозь зеленые жалюзи, когда он проезжал мимо.
Сто лет назад Калпипер спроектировал Чарлстон на открытой местности, допускавшей просторную, геометрически правильную планировку, которой не сыщешь в Старом Свете. На европейский взгляд губернаторского конюшего, Митинг-стрит, откуда он начал свое путешествие, выглядела не улицей, а живописной вязовой аллеей. Дома по обе стороны окружали ухоженные сады; темно-красные кирпичные стены домов недавней постройки были увиты виноградными лозами; старые, добротные дома, сложенные из бревен черного кипариса, смотрели на улицу торцами, а фасады с широкими верандами утопали в зелени. Тонкий аромат поздних тюльпанов, завезенных сюда первыми поселенцами из Голландии, смешивался с густым запахом жасмина, жимолости и нагретой солнцем сосновой смолы.
Капитан свернул на Брод-стрит. Проскакав мимо церкви святого Михаила с высоким шпилем, очень напоминающей творение Ренаnote 14, и церковь св. Мартина-в- Полях, он выбрался на площадь, украшенную статуей Питта, которую лет пять назад соорудили в знак уважения провинции великому выходцу из народа. Здесь множество экипажей и пешеходов вынудили капитана перейти на шаг. Ему попадались компании моряков всех рангов, сошедшие с кораблей поглазеть на город; на перекрестке под наблюдением смуглого надсмотрщика толпились негры в ярких полотняных одеждах; навстречу куда-то спешили три индейца племени катоба, увенчанные перьями и закутанные в шерстяные одеяла кричащей расцветки. Каждый из них вел под уздцы вьючную лошадь с товарами, полученными в обмен на шкуры, привезенные из-за Камдена. Не раз капитан Мендвилл натягивал поводья, уступая дорогу тяжелой карете богатого плантатора, высокому фаэтону с невозмутимыми, как бронзовые изваяния, ливрейными грумами на запятках или крытым носилкам на ременных лямках, в которых за черными занавесками модницы совершали экскурсии по галантерейным лавкам.
Из всех городов Северной Америки Чарлстон в наибольшей степени сочетал в себе роскошь и изысканность Старого Света с благополучием и изобилием Нового. Понятно, что безбедное существование жителей города не способствовало широкому распространению революционных настроений. Попадались, правда, горячие головы вроде Кристофера Гедсдена и новоявленного республиканца Гарри Лэтимера; была неуправляемая толпа ремесленников, мастеровых и прочих, кому почти нечего было терять и кто всегда готов на любые авантюры; но тон задавала состоятельная олигархия плантаторов и торговцев – они обладали в Южной Каролине неоспоримой властью и, в общем-то сочувствуя обиженным северянам и противникам деспотизма королевских чиновников, заняли тем не менее выжидательную позицию и не предпринимали активных действий. Ведь в случае поражения им грозила утрата личного состояния и благополучия.
Такая же пассивность охватила и убежденных тори. Среди них тоже имелись фанатики, которые, подобно Эндрю Кэри и Флетчеллу, отбрасывали всякие расчеты, когда речь заходила о верности трону. Но в основном, как и противная сторона, тори стремились прежде всего избежать открытого столкновения.
Судьба определила Каролине второстепенную роль в конфликте с метрополией. Известие о стычке при Лексингтоне сначала вызвало брожение умов, но вскоре все снова улеглось. Конгресс выработал очередную петицию королю, и люди предпочитали надеяться, что согласие будет достигнуто и жизнь войдет в нормальную колею.
Мендвилл смотрел на будущее колоний пессимистически. Однако, не лишенный чувства юмора, он забавлялся тем, что невозмутимо обменивался приветствиями с офицерами в голубых мундирах Провинциальной милиции. Эти полузаконно созданные отряды ополченцев предназначались для антиправительственных действий. Когда капитан проезжал мимо, офицеры приподнимали свои шляпы с черными кокардами, но Мендвилла не обманывало их показное дружелюбие: его мундир был для них, конечно, что красная тряпка для быка, и, несмотря на приятельские улыбки – со многими капитан играл, охотился или заключал пари на петушиных боях и скачках – они, когда наступит срок, так же улыбаясь, перережут ему глотку.
