— Ой, что это у вас? — Настя указывала пальцем на Анкудина. Брови ее поднялись, и даже рот от изумления раскрылся.
— А, это для науки, — объяснила бабушка, передавая Насте деньги. — Говорят мальцы, будто это предок наш, Анкудин-воин. Злых татаровей побеждал, да вот сам через то головы лишился…
— А я так и знала, что это они созоровали тогда, — нахмурилась Настя. — Тетка-то едва живая к себе в деревню поехала. Не хочу, говорит, дольше здесь находиться, этакую, говорит, страсть пережила… Хулиганство это, вот что. — Настя с угрозой посмотрела на мальчишек. — В школу бы сообщить, вот что!
— Да ведь они не нарочно, — робко вступилась Лена.
— Не нарочно… Знаю я, как не нарочно…
— Что уж старое вспоминать, — вздохнула бабушка. — Садись-ка, Настасья, чайку попьем, что ли.
Михаил принес книги, друзья расположились за столом, стали перелистывать, рассматривать рисунки. Чего только не изобразили на них древние художники: и кибитки кочевников, и богатырей русских, и бой русской рати с ордой.
— Ну и нарисовали же! — удивлялся Димка. — Я и то лучше могу… Гляди: осада крепости. Вон какие громадные дядьки выглядывают из-за стены! Крепость-то им по пояс, выходит. А враги-то, враги-то! Гляди, букашки просто. И лошади малюсенькие.
— А ведь по-настоящему их надо бы крупнее рисовать, они ведь ближе, а крепость-то вдали. Перспектива, — рассудительно сказал Мишка.
Лена тоже поглядела на этот рисунок.
— Эх, вы! Критикуете, а сами, если бы в те времена жили, и так не смогли бы!
— Не смогли! Чего тут не смочь-то? Еще как нарисовали бы!
— Во-первых, карандашей тогда не было. Наверное, пером гусиным или палочками какими-нибудь царапали. Во-вторых… Да неужели вам не понятно?.. Рисовал ведь не художник, а просто человек, которому очень хотелось, чтобы русские богатыри были такие вот, как на этом рисунке: большие, могучие.
— Это она верно, — подумав, сказал Михаил. — Я, когда маленьким был, тоже красных всегда рисовал огромными, во весь лист. А белых — вроде букашек малюсеньких. Белые, конечно, отступают. Кто бежит, кто убитый валяется.
Все трое дружно рассмеялись.
— А вот интересное… — Лена перевернула страницу, прочла: — «Повесть о разорении Батыем Рязани». Слушайте: «В лето 6745, во второе на десять лето по принесении чудотворного…» — Лена замолчала и с недоумением посмотрела на ребят: Что это такое? В лето 6745!
— Может, до нашей эры, — пробормотал Димка.
Лена и Мишка разом глянули на него:
— Ты что, дошел уже?
— Нашествие началось в тринадцатом веке, — пояснила Лена.
— Да знаю. — смутился Димка. — Цифра какая-то… 6745.
Молча все трое углубились в чтение.
— В этой книге еще можно разобрать что-нибудь, — вздохнул Мишка. Все-таки нормальными буквами написано. Понимаешь, Лена, слова-то древние, зато буквы здесь обыкновенные, для удобства так напечатали А в этой вот книге, посмотри-ка, тут и вообще ничего не понять.
Лена заглянула в книгу, наморщила лоб, пытаясь прочесть древнеславянские слова. Стало тихо… Слышно было, как в кухне позвякивала посуда и бабушка разговаривала с Настей.
— Ты пей, Настюша, чаек-то свежий, заварной… Так, значит, на все лето сдала горницу-то?
— Да кто его знает, Пелагея Дементьевна, уж сколько проживут. Не понять их. То говорят, на все лето, а то так скоро уехать собираются. Семь пятниц на неделе. Давеча Константин Григорьевич уж и вещички собрал.
— Это высокий-то?
— Константин Григорьевич… Да Борис Любимыч ехать не захотел: поживем, говорит… Да мне что, я свое помещение в любой момент сдать могу. Ученых вон сколько понаехало!
— Стало быть, они ученые, жильцы-то?
Слышно было, как Настя прихлебывает чай.
— Ага, ученые… Очень иконами интересуются. У бабуси икон много, целый угол завешан. Так пристали — продай да продай икону. Я что же, я не прочь, тем более хорошие деньги дают, а бабуся-то…
— Это которую?
— Что которую?
— Икону-то которую? Не Николу ли Чудотворца?
— Николу как раз. Откуда вы знаете?
— Николу не трожь. Это икона старинная. Прочие которые, если уж не терпится, продавай, они у вас так себе, только не Николу-угодника!
— Где там! — усмехнулась Настя. — Бабуся — ни в какую. Вцепилась — не отдает.
— Икона эта фамильная, — объяснила бабушка. — Ты обороти ее да посмотри: дед ваш Николай Трифоныч свое венчание на доске карандашом записал и всех детей рождение. А до него — прадед. И год и число — все в точности. Икона эта для вашей семьи очень даже ценная!..
— А они говорят, жильцы-то, что икона эта малостоящая.
— Не скажи… Конечно, куда лучше образа бывают, оклад богаче, писаны искуснее. Вот у бабки моей икона была: «Борис и Глеб». Красота замечательная! Она сейчас в музее висит в краеведческом. Но и Николай ваш хорош также, как ни говори, икона письма суздальского… А ваши-то на рыбалку ходили давеча, — переменила разговор бабушка. — Как, поймали чего?
— Только что вернулись. Злые-презлые. Чего-то там ругаются, спорят… Я и то думаю: ученые, а ругаются, будто простые мужики. Этот-то, постарше, еще ничего, а Константин — вот уж ругатель! Ученому-то вроде и неприлично.
— Это Костя-то ученый? — отозвался Олег из своей комнаты. — Землекоп, обыкновенный разнорабочий, вроде меня. Другого жильца вашего не видал, не знаю. А этот…
— Разве? — встрепенулась Настя. — Ну да мне и дела нет. Живут себе и живут. Платят хорошо, а больше мне ничего не надо.
Олег вышел в кухню:
— Так я на собрание…
— А может, сходим в кино? — снова предложила Настя.
Мишка поднял голову от книги, увидел в раскрытую дверь, как Настя поднялась из-за стола, заторопилась вслед за Олегом.
— У меня билет пропадает. А на собрании чего хорошего, скука одна…
— Нет, Настя, не провожай. Я пошел.
— Послушай, Олег! — вдруг воскликнула Настя, и голос ее сделался тонким и гневным. — Обернись! Погляди-ка на родственника своего, вон, на комоде. — Она указала рукой на Анкудина. — Семейное сходство! Копия! Как тебя всего обтянуло-то. Высох, вроде скелета этого стал… У Каролины-то служба такая — в земле ковыряться, а ты чего? Ты-то чего там не видал? Гоняешь целыми днями понапрасну, трудишься… — Настя судорожно передохнула. — Ну, кончатся раскопки, уедет и Каролина, вот ты и ни с чем. При пиковом интересе останешься! Точно говорю!
Олег молча натянул на плечи куртку и шагнул за дверь.
Настя торопливо попрощалась с бабушкой и тоже ушла.
