— Все-таки придется снова за книги старинные взяться, — решил Михаил. — Может, где про все это написано: и про битву, и про наш подземный ход. А название города не проставлено или название вовсе перепутали.
— Запросто, — согласился Димка. — В старину люди ведь не очень-то грамотные были. Игорь Александрович рассказывал, что летописи сочиняли монахи. А откуда монахам грамотными быть? Школ ведь не было. Кто как умел, так и сочинял. Царапали себе помаленьку…
— Вполне могли вместо «Городец» накалякать «Градец» или «Городня». А ученые думают, будто так и надо. Верят, раз на бумаге написано.
— А знаешь, сколько на свете Городцов? Несколько штук! — вдруг выпалил Димка. — Мне недавно отец сказал. Несколько штук, говорит, не помню, четыре или пять!
— Да ну! А не врешь?
— Ей-ей!
— Ладно. Пускай хоть десять, да на реке Тесьме ведь только наш!
— Точно!
— Вот и будем искать в книгах, который на Тесьме. Неважно, как там напишут: Городец, Городня или там Голубец какой-нибудь. Раз на Тесьме, значит, и есть наш город…
Пока беседовали, уже совсем стемнело. Прохладно стало, откуда-то донесся сильный запах черемухи. От окон на двор легли яркие квадратики света.
В сенях заскрипели двери, и на крыльце появилась веселая Лина.
— Вы что тут сидите в темноте, друзья неразлучные? А ну посторонитесь!
Она легко сбежала с крыльца. Следом за ней вышел Олег. Лина в белом лохматом пальто нараспашку порхнула к калитке, Олег не спеша шагал следом.
— Куда? — крикнул вдогонку Мишка.
— В кино! — звонко ответила Лина, отпирая калитку.
Она обернулась, взметнулся сноп светлых волос, потом все потонуло в темноте. Только слышно было, как Олег что-то пробасил — издали не разобрать, — и в ответ Лина весело рассмеялась.
— В кино пошли, — завистливо сказал Мишка. — Житуха…
— А меня сегодня дома заждались. — Димка широко зевнул. — Совсем ведь домой носа не показывал. Даже обедал и то у вас. Попадет же!.. Эхма, пора идти, что ли! Заслуженное наказание принимать пойду.
Он встал с крыльца, захватил свой школьный портфель.
— Они небось привыкли, что ты у нас, — утешил Мишка. — Уроки ведь выучил, чего еще надо? Все в порядке. Скажи, что задача трудная была, и все тут. Решали, мол…
Тут в соседнем дворе хлопнула дверь, раздались шаги.
— Тишина… — сказал мужской голос. — Вот и поговорим здесь, на воздухе. Как говорится, тишина да темнота — мать размышлений. Присаживайся.
— Да чего присаживаться, все и так ясно! Завтра соберем вещички да на поезд. В четыре ноль- ноль.
Михаил с Димкой насторожились.
— Это длинный, — шепнул Красиков. — В беретке который. Я его голос сразу узнал…
Двое в темноте тихо переговаривались.
— Горячишься, Костик, горячишься, — негромко заметил первый. Торопиться некуда. Раскопки — золотое дно, да и в лесной район мы еще не наведались. Я точно знаю, что там кое-что имеется… Упустим, второго такого случая не будет. Вот так!
— Да ты понимаешь, что говоришь? — вспылил высокий.
— Понимаю, Костик, очень даже хорошо понимаю… Ты сегодня встретил старого знакомого, и эта встреча несколько вывела тебя из равновесия. Ничего, старик, отдохнешь, выпьешь валерьяновых капель и снова будешь в форме. Эха-ха… Поспешность — злейший враг человека…
— Черт! А я говорю — ничего ты не понимаешь. Вот если бы ты, Рачковский, сам наткнулся на этого проклятого… как его… священника, что ли. Небось другое запел бы.
— Ничего бы я не запел, — хладнокровно отвечал Рачковский. — Во-первых, многое забывается…
— Многое, да не всё.
— Многое, Костик, многое!.. — Говоривший зевнул. — Мой совет: во-первых, продолжай спокойно трудиться. Вперед не выскакивай, но и пасовать особенно нечего. Что же касается священника…
— Да, вот именно, — буркнул Костик.
— Что же, посмотрим. Мог он и не узнать тебя, мог и не заметить. Поглядывай на всякий случай… Впрочем, я еще подумаю. Так или иначе, завтра у тебя выходной, и нам с тобой предстоит рейс в Сосновку. Выспаться надо, любезный, выспаться. Советую… Сон, говорят, сладчайший дар аллаха.
— А я бы лучше на станцию… — заворчал тот, кого собеседник называл Костиком. — Тогда пропала Одигитрия. Другого такого случая сто лет ждать…
Оба — слышно было — поднялись со скамьи, направились к крыльцу. Поднимаясь по ступенькам, высокий, видно, споткнулся: он громко выругался.
— И вечно ты, Костик, так, — зевая, сказал второй. — Человек не знает, где споткнется, но должен предполагать. Осторожность, но спокойствие, вот как, дитя мое…
«Дитя» проворчало что-то в ответ, потом мелькнула полоска света, дверь захлопнулась, и стало тихо.
— Чего это они? — зашептал Димка. — Не поладили, что ли?
— Может, научный спор… Одигитрия какая-то. Непонятно.
— И эта самая Одигитрия пропадет, если они не поедут в Сосновку.
— Может, знакомая? Одигитрия-то? Имя просто такое?
— А священник при чем тут? Я точно слышал про священника.
— И я. Знаешь, Вадим, мне кажется, что здесь какая-то тайна. Длинный боится священника, а который главнее, тот все время его успокаивал.
— Рачковский.
— Ага… А может, это все нам показалось? В темноте-то любой разговор каким-то не таким кажется.
— Каким это не таким?
— Эх, не понимаешь! Вот, например, я в школе тебя окликну: «Эй, стой!» Ты и ничего, стоишь себе, ждешь. Ну, а если ночью? Идешь ты, а кругом темнота, жуть. И вдруг: «Эй, стой!»
— Ясное дело, — сказал Димка. — Убегу. Или поскорее спрячусь.
— То-то и оно. Может, дядьки болтали просто так, по делу. А мы уж и обрадовались: тайна.
Оба дружно засмеялись.
— Ну, я побегу, — заторопился Димка. — Спокойной ночи. Завтра увидимся!
Димка убежал.
После ужина Михаил вышел во двор почистить зубы на ночь — мать уже привесила умывальник к изгороди; она каждую весну умывальник во двор выносит: как снег стает, так и умываются все во дворе.
За изгородью кто-то ходил. Не переставая чистить зубы, Мишка пригляделся: Настя. Собаке поесть вынесла. Заметила Мишку, подошла, спросила из-за плетня:
— Мишк! Куда это он повел Каролину-то?
От неожиданности Мишка чуть зубную щетку не проглотил.
— Какую Каролину? Кто?
— Кто! Братец твой, кто же еще.
С трудом до Мишки дошло, что Каролина — это и есть взрослое Линино имя. Вот как, оказывается, ее звать: Каролина.
— А-а… Они в кино пошли. А что?
