Днем и ночью хорошая погода (сборник)

Анаэ: О боже, братец! Корнелиус, помогите нам. Осторожно! Этот юноша — мой друг, он очень дорог мне, уверяю вас. Здравствуйте, дорогая Адель! Положим его сюда.

Фридриха укладывают на диван.

Корнелиус (склонившись над ним): Он! Это он!

Анаэ: Он? Да кто же? Этот человек только что чуть не погиб за меня, Корнил… Корнелиус!

Корнелиус: Ах, да не называйте меня Корнилом! Ни при каких обстоятельствах! Не называйте меня Корнилом! Мне не восемь лет, да и вам тоже!

Анаэ: Да, правда, простите. Представьте себе, милый братец, этот юноша хочет на мне жениться. А ведь он очень богат! Он хорошего рода, благочестив и так далее и тому подобное, кроме того, он хорош собой, когда не такой бледный… Ох! Ганс Альберт, дайте-ка сюда греффа!

Ганс-Альберт достает из шкафа можжевеловку и дает выпить Фридриху. Тот содрогается и заходится кашлем.

Вот! Так-то лучше!

Фридрих (открывая глаза): Где я?

Анаэ: В безопасности! Среди своих!

Фридрих: Среди своих? Да? (Замечает Корнелиуса, вскрикивает и снова падает без чувств.)

Анаэ (с удивлением): Можно подумать, что на него так действует ваш вид, Корнелиус, или ваш, Адель?

Корнелиус: Нет, она тут ни при чем, впрочем, и я тоже. Этому юноше нечего опасаться. Я его НЕ ЗНАЮ. (Наклоняется к Фридриху и орет тому в самое ухо.) Я НИКОГДА ЕГО НЕ ВИДЕЛ!

Фридрих моргает.

Анаэ: Рог вам в бок, а кто говорит, что вы его знаете? Ладно, сядем, и я расскажу вам, что произошло. Поехали мы, значит, и долго гонялись за волчицей безо всякого толку, несмотря на Фридриха, который скакал как сумасшедший. Никогда такого не видела: взад-вперед, взад-вперед, и все галопом! Мы уже собрались возвращаться и были совсем близко от дома, у Лебяжьего пруда, в безопасности, как нам казалось. Мы спешились, Ганс Альберт стал поить лошадей, а мы с Фридрихом принялись… Что с вами, Адель, вы простыли?

Адель: Вовсе нет. Меня знобит от усталости.

Анаэ: Итак, он стал говорить мне о своих чувствах. Кстати… (Поворачивается к брату и шепчет.) Знаете, Корнелиус, вы никогда мне об этом не говорили, но это восхитительно!

Корнелиус: Что?

Анаэ: Флирт, ласки, поцелуи… Все такое…

Корнелиус: Я не говорил вам об этом, потому… потому что не мне было вам об этом говорить. Это должна…

Анаэ: Да, знаю, это должна была сделать наша матушка, но она умерла. Одним словом, мы с ним стояли, прислонившись к стволу березы…

Адель: Боже мой!

Анаэ: Милая Адель, ступайте же лягте в постель, если вам нездоровится!.. К стволу березы, как вдруг на тропинке, сверху… Подождите, я сейчас покажу вам, чтобы было понятнее… (Берет стулья и расставляет их парами по гостиной, воссоздавая сцену.) Вот! Тут — Ганс Альберт с лошадьми… (Ставит три стула.) Тут — тропинка, тут — овраг, тут — ясень и мы с Фридрихом. (Ставит [рядом с собой какой-то предмет].) И вдруг между нами и поляной — налитые кровью глаза! Кабан-одиночка! А мы прижаты к оврагу…

Корнелиус (со знанием дела): Крупный?

Анаэ: Мммм! Четверть тонны!

Фридрих, приоткрыв глаза, оборачивается к ним, садится на диване и слушает.

Ганс Альберт — по ту сторону. А у нас даже нет оружия! Кабан разъярен, может быть из-за моих рыжих волос или еще бог знает почему, опустил рыло, вздыбил холку, роет землю, переминается с ноги на ногу, пыхтит, представляете?

Фридрих закатывает глаза и снова откидывается назад.

Адель (в ужасе): Бедный мальчик! Вы же убиваете его своими жуткими описаниями!

Анаэ: Оставьте! Оставьте! С ним все будет хорошо.

Корнелиус: Ну, дальше-дальше! Что же кабан?

Анаэ: Кабан брызжет слюной, но пока только смотрит на нас. И тут этого юношу, который, сам того не зная, до сих пор стоял на коленях между мной и им, удивляет неподвижность моего взгляда и невнимание, с которым я слушаю его горячие речи, он оборачивается и видит кабана.

Адель склоняется над [Фридрихом, который] побледнел еще больше.

Корнелиус (в возбуждении): И тогда зверь бросается на вас, черт побери! Или не бросается?

Анаэ: Погодите! Погодите! Этот юноша высвобождается из моих объятий. Разумеется, он мог бы встать, топнуть ногой, повертеть в воздухе курткой, чтобы попытаться переключить внимание зверя на себя. (Двигает стулом.) Но я была совсем рядом, а значит, таким образом зверь мог убить нас обоих — просто затоптать!

Корнелиус (в возбуждении): Это точно, еще бы, да! Махать курткой в такой ситуации — это либо в овраг, либо всмятку!

Анаэ: И что, вы думаете, он делает? Он вскакивает на ноги, но тут же делает вид, что спотыкается, и ложится у моих ног, между мной и зверем.

Корнелиус: Черт побери! Это же надо! Разлегся перед зверюгой?

Анаэ: Именно. Лежит, не шелохнется, ни один мускул, ни одна ресница не дрогнет, как бы без чувств. Зверь подходит, обнюхивает его, толкает рылом, ищет, чем бы поживиться, и, разочаровавшись, разворачивается и убегает. А он все не двигается, лежит, весь как на ладони, такой уязвимый. Так проходит добрых две минуты, а?

Ганс Альберт: По крайней мере одна добрая минута — это точно.

Анаэ: Затем он поднимается, и мы уезжаем. Однако чувствительность и воображение этого юного рыцаря столь же пылки, как и его душа. Когда на обратном пути я рассказала ему, в каком состоянии оказался наш бедный покойный братец, после того как вот эта тварь выпустила ему кишки… (Показывает на висящую на стене кабанью голову.)

Корнелиус: Не эта, а вон та, сестрица!

Анаэ: Нет, эта.

Корнелиус: Да говорю вам, та…

Анаэ: А я говорю вам — эта. Я круглый год живу среди этих зверей и прекрасно знаю их и их историю.

Корнелиус (посмеиваясь): Они что, сами вам их рассказывают на ночь, свои истории?

Анаэ: Какой вы глупый, Корнил! Вот вам! (С силой несколько раз ударяет его кулаком по плечу.)

Корнелиус (в бешенстве): Не называйте меня Корнилом ни при каких обстоятельствах! (Дергает ее за волосы.)

Анаэ: О боже! Что за грубиян! Говорю вам — эта! (Со всей силы лупит его по ребрам.)

Адель: Хватит! Перестаньте! Не устраивайте тут драку! (Берет руку Анаэ и соединяет ее с рукой Фридриха.)

Занавес.