— Конечно, мистер Саттон, конечно. Какой отель?
— “Герб Ориона”.
Дэвис полез в ящик, вынул справочник, пробежал дрожащим пальцем по колонке цифр.
— “Чери” 26–34–89, — сказал он. — Телепорт вон там, — он указал на кабину, встроенную в стену.
— Спасибо, — сказал Саттон.
— Насчет вашего отца, мистер Саттон…
— Я знаю, — обрезал его Саттон.
Он повернулся и пошел к телепорту. Прежде чем закрыть дверь, он обернулся. Дэвис смотрел на экран видеофона и что-то быстро говорил.
Двадцать лет не изменили “Герб Ориона”.
Саттону, вышедшему из телепорта, все казалось таким же, как тогда, когда он отсюда ушел. Немного потрепаннее и чуть-чуть консервативнее… но это был тот же тихий дом, шепоток приглушенной действительности, немодная меблировка, атмосфера приложенного ко рту пальца и хождения на цыпочках, подчеркнутая респектабельность, то, что он помнил и о чем мечтал в долгие часы одиночества. Настенная роспись была такой же, как всегда. Немного выцветшая за долгий срок, но та же самая, которую Саттон помнил. Тот же похотливый Пан еще преследовал, после двадцати лет, туже самую охваченную ужасом девушку по тем же самым холмам и долинам. И тот же кролик выпрыгивал из-за куста и наблюдал погоню со всей своей привычной скукой, жуя вечную жвачку из клевера.
Мебель с автоматической регулировкой, купленная во времена, когда правление отеля решило открыть двери чужеземной торговле, была старомодной уже двадцать лет назад. Но она все еще стояла. Мебель была окрашена в мягкие, изящные пастельные тона, ее самоприспосабливающиеся очертания соответствовали формам человеческого тела.
Губчатое покрытие пола стало немного менее пористым, а кактус с Цеты, наверное, наконец-то умер, потому что на его месте стоял горшок с обычной земной геранью.
Клерк выключил видеофон и обратился к гостю.
— Доброе утро, мистер Саттон, — сказал он выдержанным тоном андроида. Потом, как бы в раздумье, добавил: — Мы ждали вашего появления.
— Двадцать лет, — сухо заметил Саттон, — это довольно долгое ожидание.
— Мы сохранили ваш старый костюм, — сказал клерк, — мы знали, что он вам еще понадобится. Мэри держала его чистым и готовым для вас с того времени, как вы уехали.
— Очень мило с вашей стороны, Фердинанд.
— Вы почти не изменились, — продолжал Фердинанд. — Борода — и все. Я узнал вас в ту же секунду, как увидел.
— Борода и одежда, — сказал Саттон. — Одежда довольно плоха.
— Я понимаю, — согласился Фердинанд. — У вас нет багажа, мистер Саттон? — спросил андроид.
— Никакого багажа.
— Тогда, может быть, завтрак? Мы все еще готовим завтраки.
Саттон заколебался, внезапно осознав, что он голоден. И он на секунду задумался о том, как его желудок примет пищу.
Саттон покачал головой.
— Нет. Я лучше пока помоюсь и побреюсь. Пришлите мне наверх завтрак и смену белья немного попозже.
— Может, яичницу-болтунью? Вы всегда предпочитали это блюдо к завтраку.
— Звучит весьма соблазнительно, — ответил Саттон.
Он медленно отвернулся от конторки и пошел к лифту. Он почти уже закрыл дверь, когда его внезапно окликнули:
— Минуточку, пожалуйста!
Через холл бежала девушка, стройная и медноволосая. Она мягко скользнула в лифт и прижалась к стене.
— Большое спасибо, — поблагодарила она. — Большое спасибо, что подождали.
Кожа ее, как заметил Саттон, была белая, как магнолия, а глаза цвета гранита с голубыми огоньками внутри. Он мягко закрыл дверь.
— Был только рад подождать вас, — сказал он.
Ее губы чуть вздрогнули, когда Саттон сказал ей с улыбкой:
— Мне не нравится обувь. Она слишком стесняет ноги.
Он с силой нажал кнопку, лифт помчался наверх. Вспыхивающие огни отмечали этажи. Саттон остановил кабину.
— Это мой этаж, — сообщил он.
Он уже открыл дверь и почти вышел из кабины, когда она смущенно окликнула его.
— Мистер.
— Да, в чем дело? — Саттон остановился.
— Я не хотела смеяться. Право же, не хотела.
— Вы имели полное право смеяться, — сказал Саттон и закрыл дверь.
Он секунду постоял, борясь с внезапным напряжением, охватившим его, словно чья-то могучая рука.
— Осторожнее, — приказал он себе. — Спокойнее, мальчик. Ты наконец-то дома. Вот то место, о котором ты мечтал. Всего несколько дверей, и ты дома. Ты протянешь руку, повернешь ручку двери, толкнешь дверь, и все будет там… точно таким, каким ты помнишь. Любимое кресло, движущиеся картины на стене, фонтанчики с венерианскими русалками… и окна, на которых можно сидеть и вбивать в себя панораму Земли. Но ты не должен волноваться, становиться мягкотелым хлюпиком.
Что-то было не так. Саттон не понимал, в чем дело, но что-то его сильно беспокоило. Он медленно шагнул, потом еще раз, борясь с напряжением, судорожно сглатывая сухость во рту, заполнившую всю его глотку.
Одна из картин, как он помнил, была изображением лесного ручья с птицами, порхающими среди деревьев. И в самые неожиданные моменты одна из птиц пела, обычно на рассвете или закате солнца. И вода журчала счастливую песню, которую можно было слушать часами.
Он понял, что бежит и старается не останавливаться. Пальцы его схватили дверную ручку и повернули ее. Комната была на месте, любимое кресло, журчание ручья, всплески русалок…
Он почувствовал запах опасности, как только ступил на порог. Он попытался развернуться и убежать, но опоздал. Он почувствовал, как его тело сгибается пополам и с шумом падает на пол.
— Джонни! — крикнул Саттон, и крик забулькал у него в горле. — Джонни!
В его мозгу прозвучал шепот Джонни:
— Все в порядке, Аш. Мы заперты.
Потом наступила долгая тишина.
В комнате кто-то был, и Саттон, держа глаза закрытыми, замедлил дыхание. Тот, кто в комнате, тихо ходит. Остановился перед окном, чтобы выглянуть наружу, перешел к каминной полке, чтобы поглядеть на картину с лесным ручьем. И в тишине комнаты Саттон услышал смеющееся сквозь всплески журчание
