“Произведение Ашера Саттона”. Словно он был автором. Словно книга могла быть написана им. Это было на одной из первых страниц. Может быть, на титульном листе. Такая-то книга, произведение Ашера Саттона.
Наступило молчание. Даже голоса призраков на минуту утихли. А потом появилась какая-то плачущая, лепечущая мысль. Мысль-ребенок, недоразвитая и хнычущая. И мысль была без контекста, непереводимая, почти бессмысленная, страшная и расшатывающая нервы своим неземным значением.
Адамс почувствовал, как вдоль позвоночника проскользнул внезапный холодок страха. Он схватился обеими руками за подлокотники кресла и держался, пока грязный отросший ноготь копошился в его внутренностях. Неожиданно мысль исчезла, бездна в пятьдесят световых лет посвистывала в редком безмолвии.
Адамс расслабился и почувствовал, как из-под мышек у него течет пот и тонкой струей сбегает по ребрам.
— Ты здесь, Торн? — спросил он.
— Да. Я тоже кое-что уловил из этой, последней.
— Довольно скверно, не так ли?
— Я хуже этого не слышал никогда, — сказал Торн.
Наступило секундное молчание. Потом опять возникла мысль Торна.
— Может, я просто теряю время, но мне показалось, что я помню это имя.
— Помнишь, — подумал в ответ Адамс. — Саттон ушел к 61 Лебедя.
— Ах, так это он?
— Он вернулся сегодня утром.
— Тогда это не мог быть он. Кто-нибудь с таким же именем — может быть.
— Должен бы быть он, — вдруг вспыхнуло и угасло в голове Адамса.
— Больше докладывать нечего, — сказал ему Торн, — это имя просто беспокоило меня.
— Ухватись за это, — попросил Адамс. — Дай мне знать, если что подвернется.
— Сделаю, — пообещал Торн. — До свидания.
— Спасибо, что вызвал.
Адамс снял фуражку. Он открыл глаза, и вид комнаты, обычной и земной, с солнечным светом, струящимся через окно, был почти физическим шоком. Он расслабился в кресле, думал, вспоминая…
…Человек пришел в сумерках, выйдя из теней на патио, и он сидел в темноте и разговаривал, как и всякий другой человек, за исключением того, что он говорил сумасшедшие вещи.
— Когда Саттон вернется, он должен быть убит. Я ваш преемник.
Сумасшедший разговор. Невероятно. Невозможно.
И все-таки, может быть, мне надо было послушать. Может быть, его надо было выслушать вместо того, чтобы вспылить.
Но дело в том, что не убивают человека, вернувшегося через двадцать лет. Особенно такого человека, как Саттон.
Саттон хороший работник, один из лучших в бюро. Ловкий как лиса, хорошо разбирается во внеземной психологии, знаток галактической политики. Никто другой не смог бы выполнить задание на 61 Лебедя так же хорошо. Если только он его выполнил.
Я этого, конечно, не знаю. Но он будет здесь завтра, и он мне все расскажет об этом.
Адамс медленно убрал менто-фуражку, почти нехотя протянул руку и щелкнул тумблером.
Алиса мгновенно ответила.
— Доставьте ко мне личное дело Ашера Саттона.
— Да, мистер Адамс.
Адамс снова удобно устроился в кресле.
Плечи его чувствовали приятную теплоту солнца. Тиканье часов тоже было успокаивающим.
Все обычное и успокаивающее после призрачных голосов галактики, шепчущихся в космосе. Мысли, которые невозможно сказать, невозможно связать и проследить: “Вот это началось тогда-то, так-то и так- то…”
— Как бы мы ни планировали наши действия, — думал Адамс, — человек будет пробовать все, испытывать любой шанс, не упустит ни одной решающей возможности.
Он хмыкнул про себя. Усмехнулся обреченности замысла: Тысячи слухачей, вслушивающихся в погоне за ключами, за намеками, за направлениями в редкие мысли разрозненных пространств и времен… Выискивать клочок смысла в потоке тарабарщины… охотиться за словом, предложением или разрозненной мыслью, которая может быть преобразована в новую философию, новую науку или новую технику… или в новое Что-то, о чем человеческая раса никогда и не мечтала.
— Новая концепция, — сказал себе Адамс, — совершенно новая концепция. Он мысленно нахмурился.
Новая концепция может быть опасной. Сейчас не время для того, чтобы не входить в привычную колею, что не совпадает с образом человеческих мыслей и действий.
Не должно быть никакого беспорядка Не должно быть ничего, кроме абсолютной бульдожьей решимости повиснуть на шее, вонзить свои зубы и так и остаться, поддерживая статус кво.
Когда-нибудь, позднее, через много веков, будет и время, и место, и свободное пространство для новой концепции. Когда хватка человека станет крепче, когда нить человеческого могущества не будет такой тонкой, когда ошибка — другая не будут означать фатального несчастья.
Человек в любой данный момент контролировал каждый фактор. Он имел преимущество в каждой точке. Слабое, надо признать, но, по крайней мере, преимущество. Так и должно остаться. Не должно быть ничего, что может склонить чашу весов не в том направлении. Ни слова, ни мысли, ни действия, ни шепота.
Очевидно, они ждали Саттона какое-то время, так как перехватили его, только он вышел из лифта, на пути к залу ресторана, куда он направлялся позавтракать.
Их было трое, и они выстроились перед ним в ряд с твердой решимостью не дать ему возможности бежать.
— Мистер Саттон? — спросил один из них, и Ашер кивнул.
Этот человек был как будто здорово потрепан. Может, на самом деле он и не спал в одежде, но первое впечатление было именно такое. Он сжимал короткими грязными пальцами поношенную кепку. Под давно нестриженными ногтями синела грязь.
— Что я могу для вас сделать? — спросил Саттон.
— Мы хотели бы поговорить с вами, сэр, если не возражаете, — ответила единственная в этой тройке женщина. — Понимаете, мы что-то вроде делегации. — Она скрестила полные руки на толстом животе, изо всех сил стараясь улыбнуться ему. Эффект этой улыбки был подпорчен тонкими волосами, которые в беспорядке вырывались из-под ее шляпки.
— Я как раз шел пообедать, — сказал Саттон колеблясь, стараясь создать видимость спешки, пытаясь придать своему голосу оттенок раздражения, но остаться в то же время в рамках любезности.
Женщина продолжала улыбаться.
— Я — миссис Джелико, — объявила она так, словно он должен был обрадоваться этому сообщению. — А джентльмен, который заговорил с вами — мистер Гамильтон. Второй из нас — мистер Стивенс.
— Капитан Стивенс, — поправил Стивенс, крепкий мускулистый человек, одетый лучше, чем другие.
Его голубые глаза подмигнули Саттону, как бы говоря:
“Я тоже не в восторге от этих людей, Саттон, но пока я с ними, и я сделаю для вас все, что
