Вольх больше не заикался о чувствах, ничем не напоминая о случившемся.
Однажды я не выдержал и спросил: Что это было, в тот вечер? Вольх посмотрел очень внимательно, своими светлыми пугающими глазами, и сказал медленно.
- Я тебя люблю. И ты будешь мой, - прибавил он, чуть помолчав.
Мне бы испугаться уже тогда, но Вольх совершенно спокойно добавил.
- Сам придёшь. Я терпеливый, подожду, когда дозреешь.
Кажется после этих слов, я испытал облегчение, сообразив, что он ничего не собирается делать. Но в то же время, именно после этих слов, я заметил, что стал думать об этом. И сам не заметил, что провожу с Вольхом каждый божий день. Забуриваясь к нему с самого утра и зависая до поздней ночи, а иногда оставаясь ночевать. Родителям до меня не было никакого дела. Я учился через задницу, в будущем мне светила армия, и единственные успехи на которых я иногда подвизался в учёбе, помогал делать Вольх, который нихрена не понимал в моих предметах, но педантично усаживался решать со мной домашку, и тихонько перебирал струны гитары, подбирая мотив.
Вольх сочинял музыку и песни - свойство, которым имеют привычку болеть все подростки. Стихи представлялись второсортными, как это чаще всего и бывает в подобном возрасте. Но когда он перекладывал их на музыку, слушать его голос можно было до бесконечности. Вольх не обладал поэтическим даром, но умел вкладывать дущу во всё что делает, и это затрагивало, цепляя какие - то неведомые струны внутри.
Его песни наполняла удивительная энергетика. Иногда он садился напротив, брал гитару в руки и пел так, что по телу бежали тысячи иголок, и становилось удивительно странно, блаженно, непонятно. Сердце сладко замирало изнутри, а лицо начинало гореть и хотелось... Непонятно чего. Хотелось закрыть глаза и просто слушать, слушать, слушать.
А что нам надо - да просто свет в оконце
А что мне сниться что кончилась война
Часто Вольх просил спеть меня. Не знаю, с чего ему это взбредало.
Я не обладал, ни голосом, ни слухом, даже не знал с какого места браться за гриф, но Вольх в ответ на мои протесты, только головой покачал.
- Блажен дурак, - сказал он хмыкнув. - Никитос, когда человек поёт сердцем, зачем голос и слух? Такое не каждому дано - поверь.
Кажется тогда в 'Неоне', в вечер нашего первого знакомства я пел караоке.
Мы отмечали Старый Новый год.
Смутно помню события. Водка смешанная с коньяком и пивом уже не просились наружу. Не переставая, гремела музыка, бокалы шли один за другим. В какой - то момент, я потерялся, растворившись среди огней разноцветных софитов. И круговерть незнакомых лиц, выныривающих сквозь просветы алкогольных паров, воспринималась как должное.
Мы взрывали танцполы, бесились. Потом, выхватив три машины, погнали в бар. Перед этим была драка, в которой, похоже, Вольх тоже участвовал. Я даже не помню, как он возник в нашей компании. Чей - то шапочный знакомый, присоединился в процессе распития и остался.
'Неон' популярный среди молодёжи бар, с тремя залами расписанными в стиле андеграунд и живой музыкой, органично отжигаемой сменяющимися музыкантами; который вполне профессионально отрабатывали накатанную программу, и периодически уходили отдыхать, позволяя шустрому пацану ди- джею семплировать пластинки, эксплуатируя драмбейс и периодически развлекать народ дикими выкриками и приглашениями стать звездой караоке, за чисто символическую плату.
Денег у меня не было, зато водились у Витяя, которому Димбас проспорил песню, и мне пришлось выручать кореша. Димбас стремался, а мне это дело, представлялось абсолютно похеру. Душа требовала развернуться и 'чегой - нить' эдакого замутить.
Стриптиз на столе напару с Данкой потанцевать нам не дала охрана бара, попросив угомониться, пока нас не угомонили. Это было некомильфо. Мы лизались с Данкой в углу на диванчике, а затем меня за плечо оторвала рука Димбаса. Витяй что - то втирая, сунул мне деньги и я на автопилоте, пополз сквозь толпу.
Я был настолько 'в мясо', что даже не помню, как оказался на сцене, но отчётливо вспоминаю, что меня пёрло выебнуться.
Пьяному человеку море по колено, распирает от осознания собственного всемогущества, гениальности блядь.
На утро, обычно становиться стыдно. Но этот потрясающий кайфовый момент вседозволенности искупает всё.
Я не выбирал песню, просто ткнул случайно, активно привлекая к себе внимания толпы, словами
- Что, ща бля, буду петь. Песня посвящается моей девушке. И хуй - та с ним, что у меня нет девушки. Петь, я тоже не умею.
Народ гоготнул, принимая несостоявшегося Карузо, а дальше, музыка растворила и понесла меня за собой, заставляя исчезнуть в словах. Оживить их, наполняя движением и собственным особым смыслом.
Для того что бы говорить, человеку не требуются язык. Слова - абстрактные вербальные символы значения, знаковые функции в которые каждый вкладывает свой внутренний опыт. Но существует один единственный, универсальный, понятный всем образ: эмоций, чувств. Когда говорить можно танцем, глазами, пальцами, - мельчайшими жестами из которых складывается нить диалога с публикой, можно говорить интонацией.
Моя бухая интонация не умела петь, но когда я заговорил, в зале наступила тишина.
Вот таки чудеса, сам ни свой, свой ни сам.
Песня была про меня, а может, в моём пьяном состоянии, она удивительно подходила мне. Несмотря на то, что я хреново видел, бегущую на огромном экране строку, я не лажал слова, умудряясь попадать в такт.
Видно, впрямь у него.
Или мыслей нет, или нет головы.
И вздёрнув микрофон, я подпрыгнул, притягивая толпу на себя, притоптывая ногами и самозабвенно выкрикивая, приглашая публику присоединится ко мне.
Из коры себе подругу выстругал.
Народ подорвался на площадку следом за мной, вскидывая руки, подпевая, заражаясь прущей из