Отпусти - это всего лишь слово

вкладывают в это понятие гораздо большее чем просто похоть. Когда накрывает так, что не хочется жить, и остаётся только выть и жрать землю, потому что кто - то не сумел понять, что слово хуй пишут на заборе, а слово любовь вырезают кровью души. 

Когда без любимого человека не хочется жить. 

Когда кислород становиться синонимом имени любимый.

Когда ты готов сдохнуть в понимании что это конец, что хеппи энда не будет, когда ты выходишь в лес, в поле, забираешься на крышу дома и кричишь, кричишь, кричишь, но крик не спасает от раздирающей изнутри боли, когда из тебя словно вырвали половину, когда тебя больше нет, и ты ничего не можешь с этим сделать, можешь только плакать, молиться богу, который тебя не услышит, потому что в его раскладке для гомосеков абонент останется недоступен.

Не существует ангелов Вольх, ангелы небесные не спускаются к нам на крышу. И надо как - то идти и продолжать жить.

   НО МОЖНО ЛИ ЖИТЬ, НА ОДНУ ПОЛОВИНУ?

Вольх стоял закрыв глаза, прокусив губу почти до крови. Кажется, он мог бы остаться так навсегда. Но остаются только слабые, сильные умеют держать удар, выпрямляться и идти дальше по жизни с весёлой безбашенной злостью. 

Вольх учил меня бить первым, учил меня быть весёлым и злым, но кажется я так ничему и не научился. 

Я запомню этот момент. Очередной вклад в копилку моей личной гавённой боли. Единственное что не может простить себе человек, это самого себя. Можно сказать сколько угодно слов, совершить сколько угодно поступков, но память сука помнит, совесть сука живёт, даже если иногда её так остро хочется атрофировать. 

Апофеоз боли, равенство души и тела. 

Мне бы хотелось что бы Саня сжал зубы сильнее. А Сан отстранился, методичный сука хомяк, чётко улавливающий грань между Продолжать и Хватит. Развернул меня к себе, прижимая к груди больной рукой, положил ладонь на шею, придавливая мордой в плечо. 

Вот только шея не гнулась абсолютно. Не желала она слушаться Саню.

Вольх выпрямился. 

Я думал он будет орать, метать икру, полезет в драку. 

Это было в его стиле. Начать разрушать. 

Пизданёт Лёна, Зидана ещё кого нибудь. А Вольх просто сделал несколько глотков воздуха через рот, подышал, постоял, кивнул.

- Понял! - Голос сдавленный спазмом, казался почти придушенным, но разобрать слова было возможно. - Хорошо. Если ты...так... Я это заслужил. Но просто...я...Я уйду. Но...Пожалуйста...Ты ...Возьми

Он двинулся ко мне, на ходу снимая с шеи золотую цепочку с крестом, протянул руку, пытаясь коснуться в последний раз, но Саня выставил ладонь, и просто перехватил его за запястье. Отрицательно качнул головой.

- Я понял! - Вольх убрал руку. - Ник возьми ...просто 

Саня перехватил меня, мои пальцы, не давая взять, зажимая, головой, ладонью лишая возможности двигаться и видеть что происходит.

- Уходи! - жёстко сказал Сан, сказал так, что у меня всё внутри просто вымерзло. 

- Ты всё услышал. А теперь просто уходи. Всё кончено Вольх. Дай этому закончиться!!!

Я не слышал как Вольх уходил. 

Просто в какой - то момент тишина заполнила всё вокруг, а потом исчезла, и тихо одна за другой начали чирикать и перекликаться птицы. Неуверенно, робко, словно спрашивая разрешения. 

Сначала я услышал птиц, а потом один за другим в сознание начали проникать другие звуки. 

Шум машин на магистрали, гомон студентов высыпавших на перемену, смех и кипение продолжающейся вокруг нас жизни. 

И огромному существующему вокруг нас миру, не было абсолютно никакого дела до маленьких личных трагедий которые мы тут переживали. Это не имело абсолютно никакого значения с точки зрения существующего космического масштаба.

   В дневнике у бога, мы не значились даже как песчинки.... Таких песчинок было великое множество и наша маленькая история не имела права даже на то, что бы быть. Что бы называться временем. 

Мы остались сидеть на скамейке, а вокруг нас бурлила жизнь и спустя месяцы и годы она будет бурлить точно так же, и даже когда нас не станет, планета не остановиться и шарик не перестанет вращаться.

И человек может плакать от горя и смеяться от радости, а единственное, что он должен был научиться делать это просто продолжать жить, подниматься и идти дальше. Понять что из таких вот моментов и складывается наше человеческое бытиё, история которая никогда не будет написана.

И мы с Санькой сидели на скамейке вдвоём в абсолютной тишине нашей с ним начинающейся параллели. И Сашкина параллель тихо плакала и корчилась от боли.

- Сука, ты малыш, - тихо простонал Сан. 

На моём плече было очень мокро, на плече затылке, за воротником. Саня судорожно всхлипнул. 

- Сука. - Я не хотел открывать глаза, просто вытянул ладонь и провёл пальцами по его лицу. - Зато с суками здорово ебаться.

- Молчи, малыш, - плечи Сашки затряслись - Молчи малыш, любимый мой малыш, просто помолчи, иначе я тебя ударю. 

- Хорошо. - я кивнул. - Саша, а ты в бога веришь?

- Не знаю. Зачем спрашиваешь?

- В церковь хочу. Пидорасам наверное нельзя в церковь. 

- Ник...зачем ты так?

- Потому что так легче. Я себя ненавижу. За что спрашивается? Мог бы знаешь, сколько по этому поводу сказать. Тебе. Вольху. А ненавижу себя. Человек хочет верить в то, что он хороший. А я не хороший. По справедливости, я сейчас должен встать и уйти. Так будет правильно... Если по справедливости. Не будет ни тебя, ни Вольха. Мы как будто умерли сегодня. Было бы здорово, если бы нас никогда не было. Взять зачеркнуть страничку и продолжить жить. Только ведь так не бывает. 

-. Люди не странички, что бы их зачёркивать. Не надо, Ники. Я не страничка. Так будет ещё больнее. 

- А как сделать так, что бы было не больно, Саша?

- Так не бывает, что бы не больно. Если человек живой, если у него что - то внутри есть, ему будет больно. Надо пережить, и идти дальше. Сначала будет тяжело. Трудно. Но постепенно шаг за шагом. Надо идти вперёд. Так будет правильно.

- Голимо, Саша.

- Так люди становятся взрослыми, Никит. Взрослыми, через своё голимо. Когда ты понимаешь, что по справедливости надо так, а поступаешь по другому. Люди становятся взрослыми, когда начинают жить умом, а не сердцем. Может быть это правильно, Ник. Может быть, только это и есть правильно. Но ты прав. Голимо оно. 

Сашка отстранил меня от себя. Ресницы мокрые, но на лице не видна и следа слёз, он всегда плакал без последствий, глаза не краснели, нос не распухал, в отличие от меня, я выглядел как дятел с перепоя. 

- Как мы будем дальше? - спросил я. Мы смотрели друг на друга, а внутри у нас наверное что - то перегорело. Или перегорело у меня, я всегда перегорал очень быстро, а потом восстанавливался день за днём. Сашка в отличие от меня был гораздо сильнее. 

- Да вот как - то так. Без драматизма. - Рот Сашки искривился в жёсткую линию, но затем она смягчилась.

   - Просто будем Никит. - Сан провёл кистью по моему лицу, словно убирая невидимый след, и начал снимать с меня рубаху. - Руку покажи. 

- Ты хоть сам понял, что сделал? - Я освободился, стянул рукав рубашки.