Василий Иванович, ожидавший всего, чего угодно, только не этого…
- В монастырь! – повторил отец Пафнутий.
- Но я совершенно не приспособлен к нему! – воскликнул Василий Иванович. – Я еще не могу подолгу молиться, часто отстаивать церковные службы. Наконец, у меня больное сердце! Я же ведь вам сказал – чуть перегрузка, и сразу приступ!.. Кто меня с таким возьмет в монастырь?
- А это уже мои заботы, – улыбнулся старец и серьезно добавил: – А что касается сердца, то пока ты будешь в монастыре, у тебя не будет ни одного приступа!
Отец Пафнутий сказал это тем же уверенным тоном, как и тогда, когда обещал, что пока он будет в дороге – дождя не будет.
И Василий Иванович не нашел, что возразить на это.
И только, согласно наклонив голову, слушал и запоминал то, что говорил ему старец: квартиру и все, что остались, монеты продать, деньги, чтобы не было вины перед Ашотом Телемаковичем, передать семье покойного в возмещение похищенной коллекции… И, окончательно освободившись от всего земного, от всех привязанностей и долгов, снова прийти к нему…
7
- Но почему, почему?! – простонала Настя.
Стас проснулся оттого, что в комнате было совсем светло.
«Что это – я проспал?!» – не понял он и ужаснулся от мысли, что опоздал в храм, а значит, и на исповедь.
Но нет. За окном было темно. Это он просто вчера так и уснул с включенным светом.
Стас посмотрел на часы и с облегчением выдохнул: всего шесть утра. Можно еще немного поспать.
Он закрыл глаза, но весь сон как рукой сняло от испуга!
Тогда он взял тетрадь – в ней оставалась еще одна, сделанная в самом конце, приписка, на которую вчера уже не хватило сил. И просто стал читать, больше не представляя себе, как это могло быть на самом деле…
«Завтра у меня постриг. А сегодня приезжала… Настя.
Святые отцы говорят, что перед совершением любого богоугодного дела, а уж перед принятием монашества особенно, нужно ожидать искушений.
Вот и на меня, как только была пошито облачение и назначена дата пострига, со всех сторон начали сыпаться самые лестные предложения.
Сначала позвонили из школы и принялись уговаривать вернуться. За три года, что я провел в монастыре, многое изменилось в стране к лучшему. Стали открываться храмы, монастыри. На верующих людей перестали смотреть с непониманием и озлоблением.
Только я отказался, как Володька выхлопотал мне местечко в таком месте, о котором я раньше не смел и мечтать! Докторская диссертация и звание академика были там просто вопросом времени.
Удалось убедить и его (а заодно, и себя), что это мне больше не нужно.
А потом мне вернули и тетрадрахму Афин. Снова открылась заманчивая возможность ходить в клуб. Пришлось срочно ее продать и деньги отдать одному очень нуждавшемуся в них человеку».
Последние слова о помощи были зачеркнуты, и Стасу пришлось приложить немало усилий, чтобы разобрать их.
«Оказавшись после бесконечно долгого перерыва в клубе, я снова увидел майора, - продолжил он чтение. - На этот раз он был счастлив, купив-таки этот вожделенный рубль Петра Первого. Я попытался объяснить ему, что смысл жизни совсем в другом, что эта пагубная страсть не приведет ни к чему хорошему ни в этой жизни, ни после нее, но он как-то дико взглянул на меня и, если не побежал, как это было в прошлый раз, то пошел прочь быстрыми шагами, очевидно боясь, что я отберу у него этот рубль…
Потом были еще искушения, но, с Божией помощью, с ними мне удалось справиться без особого
