— Я, кажется, догадываюсь... Это была та самая девушка, которая уплыла на паруснике?
— Ты видел ее?!
Прот осторожно выглянул из повозки и увидел, как Фемистокл порывисто ухватил Клеобула за локоть.
— Да... — помолчав, отозвался Клеобул, осторожно высвобождая руку. — Но как человек, побывавший рабом в Риме, прости, не могу одобрить твой выбор!
— Понимаю — полюбить римлянку! — с отчаяньем воскликнул Фемистокл, бросая взгляд на ехавших в отдалении всадников.
Прот нырнул в повозку и уже оттуда услышал голос грека:
— Если Евн узнает об этом, мне не избежать новых пыток и казни! Из-за этого я даже не смог попрощаться с ней по-человечески, чего не прощу себе до последнего своего часа.
— С римлянкой — по-человечески?!
— Клеобул, я понимаю тебя! Но пойми и ты: Домиция не была римлянкой в настоящем, страшном смысле этого слова! Да — ее отец Домиций Ребил и мать были истинными патрициями. Собственная честь и честь римского государства были для них превыше всего, даже жизни. Но остальные народы и племена для них как бессловесный скот, одним словом — варвары! И скажу тебе больше, я заслужил свою свободу тем, что положил перед Евном руку именно этого Домиция Ребила! Но его дочь... Она была совсем не такой, она сама боялась и ненавидела своего отца! Два года я был рабом у них в доме. И лишь после того, как стало известно, что Домиция и я... Что мы...
— Можешь не продолжать! — остановил Фемистокла Клеобул. — Поверь, я очень хочу понять тебя и принять близко к сердцу твое чувство. Но прости — в моей голове не укладывается, что римляне могут быть человечными!
— Тебе нужен еще пример? Изволь! Ты запомнил лица остальных, что садились в парусник?
— Кажется, там был пожилой мужчина в тоге...
— Да. Плоций Тукка. Когда наши войска ворвались в Катану и местные рабы, плача от счастья, резали своих господ, как режут свиней, пятеро рабов вдруг начали защищать этого Плоция и его жену Плоциллу. С кухонными ножами они встали против мечей и копий и дрались за них, не щадя своей жизни... Два раба так и пали у их ног, но не дали воинам надругаться над этими, заметь, весьма богатыми сицилийцами!
Фемистокл жестом приказал отставшим рабам подтянуться и продолжал:
— Потом мы узнали, что эта бездетная пара относилась к своим рабам, как к собственным сыновьям. Уж на что Евн не любит, когда собрание отпускает некоторых господ, и то он был так изумлен, что повелел выделить Плоцию Тукке и его жене конвой во главе с членом Совета! Я с радостью согласился — ведь собрание решило отпустить в Рим и Домицию, но, кажется, сделал это опрометчиво. Евн что-то явно заподозрил и послал со мной этого Серапиона. Как бы мне теперь не пришлось поплатиться за свою неосторожность головой!
— Так скажи Евну, что Серапион все выдумал и ты не прощался с Домицией, а я подтвержу! — воскликнул Клеобул.
Фемистокл благодарно взглянул на него и покачал головой:
— Увы! Теперь такие, как Серапион, в большом почете у Евна! В самом начале восстания он еще советовался с нами, греками. Но когда мы попытались отговорить его от мысли создать царство и сделать в Сицилии свободное государство, на манер наших Афин, он стал потихоньку изводить нас. Причем делал это так хитро, что мы не догадывались ни о чем. Сначала, распустив ложные слухи, объединил всех греков и стравил с ахейцами — самым многочисленным отрядом из всех областей Греции. Уверенные в том, что наши земляки задумали изменить общему делу, мы сами на заседании Совета приговорили их к смерти... Потом настала очередь родосцев. За ними — беотийцев, а там — и бывших рабов из Элиды. Словом, когда мы поняли, что к чему, то увидели, что в Совете из греков остались одни лишь афиняне и главнокомандующий армией Ахей. Этому нашему земляку Евн доверяет во всем, несмотря на то, что он единственный, кто говорит ему во всеуслышанье правду. Весь же остальной Совет теперь — это такие люди, как Серапион.
— Зачем же вы терпите такого царя? — воскликнул Клеобул.
— А что прикажешь делать? — вздохнул Фемистокл. — В Совете теперь почти не осталось греков, да и тех становится меньше день ото дня: одних Евн обвиняет в организации заговора, а смерть других сваливает потом на вылазки защитников крепостей...
— Так организуйте заговор, пока он не перебил вас всех! — не выдержал Клеобул. — Зачем нам, рабам, такой царь, который не всех отпускает на свободу? Надо лишить его власти!
— Как? — с горечью усмехнулся Фемистокл. — Этот Евн далеко не глуп, как это может показаться на первый взгляд. Я еще тогда, когда видел, как он корчит из себя шута при дворе своего бывшего господина, понял, что это великий человек. А потом убедился и в том, что он — прирожденный вождь. Толпа готова идти за ним куда угодно, по одному мановению пальца! Одного не могу понять: почему при его уме и осторожности сейчас, когда, как никогда надо действовать: вооружать и готовить армию, он тратит все деньги на роскошь дворца и пиры для рабов. Однажды он, правда, отправил послание к царю Сирии с предложением выступить сообща против нашего общего врага — Рима…
