— Вдова пристроится. Что детей нет, это хорошо. Время такое, что женщине надо быть за мужской спиной.
— А мне кажется, что пришло время, когда нам надо быть за женской спиной. Наше счастье, что женщины с нами. Без них мы бы до Байкала перегрызли друг друга.
— Верно говоришь, дорогуша. Дано нашим женщинам в нас поглядом горячность и злобу остужать. А мы озверели от неудач, да и оттого, что понимать друг друга разучились из-за политической безграмотности. Значит, конокрада ты застрелил?
— И даже не сожалею. Даже, если хотите, доволен, что отомстил за бабушку.
— Но помнить об убитом все равно будешь, когда в тебе злоба перекипит. Жалость в людях очень стойкое чувство.
Чтобы сменить тему разговора, Несмелов спросил:
— Какую-то новость обещали?
— Обещал. Назначен ты командиром полка, а я, слава богу, свободен от сей напасти.
— И приказ есть?
— Как же, самим адмиралом подписанный. Вот изволь. Убедись.
Генерал достал из кармана френча листок и отдал Несмелову. Тот, прочитав приказ, хотел возвратить его генералу.
— Нет, дорогуша, клади в свой карман. И, конечно, прими мои поздравления.
— Вы к семье?
— Обязательно. На мое счастье, жена с дочерью сейчас в эшелоне на станции Новониколаевска.
— Совет примите?
— Если дельный, то обязательно.
— Возьмите в полку пару лошадей. Вестовой у вас надежный. Семью немедленно заберите из эшелона и на конской тяге вперед до границы с Маньчжурией.
— Прикажешь, дорогуша, понять тебя?
— Именно понять и воспользоваться советом. До сих пор вы мне доверяли. Не так ли?
— Значит, уверен, что должен следовать сразу до Маньчжурии.
— До той самой нашей Полосы отчуждения, на которой рельсы Китайской Восточной железной дороги. Спасибо, что Витте вовремя о нас позаботился. Что ж, счастливый путь. Лихом меня не вспоминайте.
— О таком, дорогуша, молчи. Но обещай и мне, старику, себя сберегать, чтобы еще раз с тобой встретиться. Знаю тебя. Иной раз очертя голову в опасность лезешь.
— А поэтому и живу до сих пор, правда, уже без руки. Убежден, что людской страх — магнит для любой пули. Когда пожелаете сдать полк?
— Он давно в твоих руках. Построй его хотя бы завтра, а я, попрощавшись с ним, в путь на паре гнедых. А сейчас, дорогуша, нам предстоит нанести визит к «Злому».
— Зачем к нему?
— Вчера потребовал меня к себе. Он теперь важная птица. Особо уполномоченный Ставки на магистрали по всем вопросам эвакуации союзных и своих эшелонов.
— Может быть, лучше будет, если я один повидаюсь с ним.
— Спасибо. Резонное решение, ибо ты теперь законный командир. По правде сказать, просто не выношу «Злого». Только обещай, дорогуша, держать себя в руках. Он весь пропитан наглостью.
— Разве не знаете, что мы, беседуя, уже теребили друг другу нервы?
— Когда?
— Под Курганом. Вы тогда лежали в госпитале.
— Что скажешь, если спросит, почему я не явился на свидание?
— Покажу приказ. Ему понадобился командир полка, он перед ним. Кроме того, он для меня не начальство.
— Ну, с богом. Бери мою лошадь, и на станцию. Всего каких-нибудь четыре версты. Может, побреешься?
— Не подумаю.
На станции Обь, вблизи города Новониколаевска, поодаль от товарных пакгаузов на запасном пути, неделю назад встал бронепоезд с двумя комфортабельными служебными вагонами.
В них помещался штаб генерал-лейтенанта Генриха Генриховича Лимница с новым званием Особого Уполномоченного по чрезвычайным вопросам военной эвакуации на магистрали Великого Сибирского пути.
Свою военную карьеру капитан Лимниц начал в русско-японскую войну в штабе генерала Куропаткина.
С театра военных действий в Петербург Лимниц вернулся в свите опального командующего, но с орденом «Владимира с мечами» и погонами подполковника.
О существовании Лимница прогрессивная общественность России с возмущением узнала в тысяча девятьсот шестом году, когда он, командуя карательным отрядом, искоренял последствия революционной крамолы в городах Поволжья.
Газеты тогда немало писали о его ревностной преданности престолу, а главное, не забывали упоминать о чинимых им зверствах при расправах с арестованными революционерами.
Неприглядная деятельность палача с офицерскими погонами вынудила правительство отозвать его с этого поста, даже обвинить в превышении власти, но кличка «Злой» со страниц газет запомнилась и особенно крепко теми, кто так или иначе был причастен к первой русской революции.
В августовские дни тысяча девятьсот четырнадцатого года, когда Россия вступила в войну с немцами, генерал Куропаткин, формируя свой штаб, не забыл вспомнить о приятном офицере Лимнице, не покинувшем его в тяжелые минуты опалы на полях Маньчжурии, и Лимниц вновь отбывает на театр военных действий в штабе генерала.
Февральская революция застает Лимница в чине генерал-майора. Но Лимниц хорошо помнит о своей деятельности в Поволжье. Опасаясь, что и о нем помнят революционеры, Лимниц отбывает с фронта спешно: сначала в командировку в Петербург, а из него на Южный Урал. В Катав-Ивановском заводе находит приют в качестве инженера и доживает в нем до счастливых дней чешского мятежа, когда Ян Сыровый со своим начальником штаба полковником Войцеховским в Челябинске свергают Советскую власть. Лимниц появляется в Челябинске, заводит знакомство с Войцеховским, быстро находит с ним общий язык и, с согласия Сырового, остается при его штабе.
И наконец, при появлении в Омске адмирала Колчака, Лимниц сначала на скромной должности при Совете министров, а после встречи с генералом Сахаровым, найдя в памяти общих знакомых по двум войнам, Лимниц почти всегда около генерала в той или иной должности по наведению порядка в борьбе с подпольными организациями большевиков.
В Челябинске, Уфе и Омске Лимниц любил вспоминать свою родословную. Особенно похвалялся преданностью монархии, упоминая при этом, что это у него родовая черта, ибо его предок при Николае Первом был среди офицеров, доставивших в Петербург декабриста Пестеля.
Любил он рассказывать и о своих расправах с революционерами, за что и заслужил от них кличку «Злой». Так эта кличка стала известна в колчаковской армии и утвердилась за генералом после того, как Лимниц расстреливал всякого заподозренного в симпатиях к большевикам.
Когда полковник Несмелов с вестовым подъехали к вокзалу станции Обь, светило яркое, но не греющее солнце, а от блесток на снегу ломило глаза. На площади на трех столбах с телеграфными проводами трое повешенных.
Узнав от дежурного по станции место стоянки бронепоезда с вагонами Лимница, Несмелов, спешившись, приказал вестовому ожидать его, сам направился к бронепоезду.
Из-за безветрия дым из труб паровозов столбами поднимался ввысь. Возле эшелонов толпы людей и солдат. Ревут гармошки. Подойдя к бронепоезду, Несмелов увидел часовых. Из вагона вышел Дутов, Несмелов отдал честь, но Дутов в ответ только кивнул.
