день ходил разбитый. И она ни разу не спросила, зачем. Потому что знала. Для нее это имело смысл. Это имело смысл и для меня. Мы любили друг друга. Я повторял бы ей вновь и вновь на разные лады, словно «Аль–Фатиху»: «Я люблю тебя».

Посмотрев на нее, лежащую в постели той ночью в Нью–Йорке, и притягивая ее к себе, я задался вопросом: «А как же дар жизни, который нам никогда не понять во всей полноте? Почему бы нам не любить его так же?»

Экстаз незавершенности

Мистики убеждены, что стремление к Богу слаще любого познания Бога. Они могли бы сказать, что нас «насыщает наш голод» к Богу. Апологет христианства К.С.Льюис сжато выразил эту мысль в книге «Настигнут радостью», вспоминая моменты своей жизни, когда радость познания Бога коснулась его, пусть даже мимолетно. Он утверждал, что эта радость «разительно отличалась и от счастья, и от удовольствия», и являлась «неудовлетворенным желанием, которое само по себе желаннее любого удовлетворения![42]»

В «Песни песней», одной из книг Еврейской Библии, образ чувственной любви служит для описания экстаза познания Бога и ощущений того, кто познан Им. «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя»[43]. В Священном Писании чувственность пронизывает текст из–за ограниченности наших слов о концепции Бога.

Закон не может коснуться Бога. Как и богословие. Как и слова.

И вместо того, чтобы засыпать Бога градом слов или понятий, мистики совершенствовали язык, описывая свои впечатления. На протяжении всей истории они стерегли путь к Богу в условиях опасного для жизни фундаментализма, нарушали искусственные границы между богословием и поэзией, преодолевали прочные стены между религиями и явные пропасти между Богом и человечеством.

Почитая мистический опыт субботнего отдыха, уходящий корнями в иудаизм, святой Фома Аквинский писал:

В субботний день следи,

чтобы шум не доносился

из твоего дома.

Исключение — крики страсти

возлюбленных[44].

Суфийский поэт Шамседдин Мохаммед Хафиз писал о Христе:

Я- отверстие в флейте, откуда выходит дыхание Христа — прислушайся к этой музыке[45].

И о чистой радости повседневной жизни с Богом:

Бог и я стали, словно два толстяка в крохотной лодке. Мы то и дело сталкиваемся друг с другом и смеемся[46].

Тукарам, индийский поэт XVII века, писал о тщетности наших разговоров о Боге:

Похоже, Бог дал нам не то лекарство. А ну–ка, насколько просвещенным ты себя чувствуешь? Ручаюсь, у Него припрятан запас средства, которое и вправду помогает[47].

Христианский учитель церкви, мистик Екатерина Сиенская, писала о своем чувственном восприятии Бога:

«Я не приму отказа», — Бог говорил мне каждую ночь, распахивая объятия и желая, чтобы мы танцевали…[48]

Ей вторила Тереза Авильская:

Когда Он касается меня, я вцепляюсь

в небесные простыни

так, как другие

возлюбленные —

в глинистую ткань

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ОБРАНЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату