Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

она слышала свой титул в разговоре, ее лицо сияло гордостью, и все вокруг радовались за нее.

Среди этих людей были и две сестры лет под двадцать. Старшая перестала расти в шестилетнем возрасте, у младшей были огромные глаза. На обеих стоило посмотреть, обе льнули ко мне с тех пор, как однажды явились к нам в часть и добились у армейского начальства разрешения забрать меня на день, утверждая, что они мои «сестры» (вероятно, имея в виду — «будущие сестры во Христе»). Их родителей я никогда не видел, но эти девушки казались полноценной семьей.

Кроме того, я познакомился с македонскими обывателями, молодой парой с целым выводком детей. Похоже, в школе они проучились недолго, и понятия не имели, о чем говорить с городскими. Насколько я мог судить, они лишь тем и занимались, что растили перец да строгали детей.

У Проповедника были сын и дочь. Дочь оказалась тихой девочкой, которая видела тревожные сны о Боге, но не вполне понимала их. У сына был синдром ломкости костей, несовершенный остеогенез, и он ужасно мучился.

И наконец, я приметил человека, который приходил на богослужения лишь изредка, поскольку ему требовалось целый день идти быстрым шагом, чтобы добраться до церкви из своей отдаленной деревни. На лице и теле он носил несколько рубцов от ожогов — следы нескольких конфликтов, когда односельчане вымазали его салом и облили вином, высмеивая его приверженность к аналогу иудейского кашрута и воздержанию от любого спиртного (адвентисты ценят тело так же высоко, как и душу — две части единого целого), а затем бросили его в костер, чтобы посмотреть, защитит ли его Бог. В церкви он уверенно шагал между рядами скамей, напевая вполголоса старые христианские гимны. Жить свободно, без оглядки, он мог только здесь, где его утешением были Иисус и собратья в вере.

Серен Кьеркегор говорил, что самые сильные сомнения мы испытываем незадолго до того, как уверуем.

Я решил, что мне все эти люди не ровня — человек–перчик, беседовавший с Иисусом, багроволикая диаконисса, карлик, парочка неучей с оравой ребятни, фанатик из пламени. Я увлекался йогой, травкой, философией, был совсем не таким, как это пестрое сборище людей Иисуса. Не церкви, затерянной на Балканах, учить меня, в чем смысл жизни — я читал Германа Гессе и Кастаньеду!

Свое самомнение я называл духовностью. Через два месяца после моего первого посещения церкви Тюфяк разочаровался во мне. Он вычеркнул меня из своего молитвенного списка. Зачем зря тратить молитвы? Но было уже поздно. Меня точила мысль, в сущности, постепенно перераставшая в убежденность, что эти люди делают нечто правильное. Я никак не мог отделаться от вопроса: что это? Они просто не соответствовали меркам, с которыми я привык подходить к жизни. И тем не менее с ними что–то происходило, и для них это было гораздо важнее, чем все испытанное мной. Что же?

Этот вопрос, ответа на который не находилось, сжимал мое сердце и не желал отпускать. Заноза вечности, скрытая в нем, впивалась глубже, и от этого я сделал то, чего со мной еще никогда не случалось: совсем перестал думать о себе. Я перестал судить и непрестанно сортировать людей и впечатления по двум корзинам: в эту — разумное и приемлемое, в другую — бредовое. Вопрос «что с этими людьми?» пришел ко мне из внутреннего неизведанного пространства и вытеснил все прочие заботы. Непрестанная трескотня моего привычного внутреннего монолога утихла. И наступило прояснение.

Так я и пришел той ночью к воде жизни. Через шесть месяцев после моего первого появления в этой церквушке все мы спустились к маленькой купели. По такому случаю пыльный и затхлый церковный подвал, где обычно хранили коробки, велосипеды, садовый инвентарь и ветхую церковную мебель, преобразился. Весь этот хлам сдвинули в стороны, высвобождая проход к воде.

При свете тусклых лампочек мы обступили лужицу в полу. Вода мерцала жизнью, и Дух Божий носился в пустоте над нею.

Проповедник нарушил молчание, прочитав из Евангелия от Луки: «Когда же крестился весь народ, и Иисус крестившись молился»[87]. Едва услышав эти на первый взгляд простые слова, я задумался об их смысле. Зачем Иисусу понадобилось креститься? Чтобы смыть грехи? Но Иисусу не полагалось совершать их. Может быть, крещение — это приглашение к тому, что распространяется не только на избавление от грехов?

Медленно спустившись в купель, стоя в воде, доходящей мне до пояса, одетый в белую крестильную рубашку, чувствуя себя в безопасности рядом с Проповедником и дожидаясь, когда несильные, но уверенные голоса допоют длинный, кроткий христианский гимн, я вовсе не чувствовал, что присоединяюсь к церкви, становлюсь частью истории людей Божьих, продолжавшейся веками, или вступаю в начало новой жизни. Вместо того чтобы создать нечто новое, мое погружение в воду словно связало меня с чем–то насчитывающим тысячи и даже миллионы лет. Я соединился с началом всего, с первичной жизнью, вплел свою историю в другую, гораздо более великую, возникшую до христианства, до религии, до Библии, когда все мы были единым целым.

Что рекламировал Иисус?

Покинув дом своих родителей, Иисус не только начал участвовать в общественной жизни Палестины I века, но и очутился на всемирном рынке идей, где, как и на любом другом рынке, покупатели искали качественный товар.

В объяснения он не вдавался, а вместо этого предложил путь или образ жизни. Об этом и хотели узнать люди, окружающие Иисуса. О жизни.

Они явились с вопросами. «Равви, зачем нам следовать за тобой? Зачем посвящать жизнь твоему пути? Назови нам вескую причину».

И сегодня люди, размышляя о христианстве, задаются тем же вопросом: что даст мне следование за Иисусом?

«Следование за Иисусом придаст вам сил, окружит вас новыми друзьями, подарит новые возможности и больше удовлетворения, и высшей наградой станет вечная жизнь», — обычно отвечал я, подобно другим пасторам. В наши дни, зная, насколько обманчивыми могут быть обещания процветания, многие христиане вообще отмахиваются от этого вопроса. «Не спрашивайте 'что даст мне следование за Иисусом?', — поправляем мы их. — Лучше придите к Богу ради Него самого, а не ради себя. Не приходите к Богу, чтобы Его использовать».

Но это не ответ.

Люди, наделенные всего одной жизнью, обязаны спрашивать, что они могут получить, следуя за кем–либо. А почему бы и нет? Вопрос резонный. Наша жизнь — преходящее явление, бесценный дар, и нам надлежит правильно выбрать, как распорядиться ею. Это все, что у нас есть.

Так что же мне даст следование за Иисусом?

Поначалу люди не понимают, как расценить ответ Иисуса. Он говорит о Царстве Божьем, которое пронизывает наш материальный мир, приходит к каждому, поддерживает все отношения, дает жизнь каждому растению, благословляет каждого человека и каждую вещь. В своем осознании жизни он не забывает даже камни. Там, где другие видят обособленность и преграды, Иисус видит единство. Небо и земля. Муки и радости. Мы и они. Иисус обращается к последователям, жизни которых разделены страхом, и приносит им мир. «В конце концов все будет хорошо, — уверяет магнит на моем холодильнике, — а если нет — значит, это не конец». Иисус действительно верил в это.

Надежда, которую Иисус принес в жизнь людей, была в то же время призывом: «Идите за Мною».

«Идти за тобой — куда?»

В ответ прозвучали слова, которых они не ожидали. Первым делом Иисус говорит, к чему не призывает их и чего не обещает. Человеку, пожелавшему стать его последователем, Иисус ответил, что у лисиц есть норы, у птиц небесных — гнезда, а ему и его последователям негде приклонить голову. Ответил, что пришел принести не мир, но меч, внести раздор