Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

Расходясь к своим машинам, оставленным на стоянке, люди останавливались, чтобы переброситься словом с моими родителями, кое–кто даже пытался говорить с ними по–хорватски, чем доставил им радость. Казалось, Бог остановил время только для меня, чтобы я мог упиваться Божьей любовью. Этого момента я ждал два десятилетия — чтобы в моей церкви моих родных приняли как своих, а мои родные отнеслись, как к людям, к прихожанам моей церкви. Единый мир. Царство Божье прямо здесь, как и говорил Иисус.

Вихрь, который не остановить

Нам необходимы разговоры о религии. Продолжительные, глубокие, подробные разговоры. О каждой религии — под которой, повторюсь, подразумевается любая система значений — со всем человечеством, со всем этическим сообществом. Нельзя просто претендовать на «нашего Бога» как на «нашего судию». Наши религиозные и другие системы находятся в одной и той же лодке размером с нашу планету. Наши судьбы настолько взаимосвязаны, что никто не может сказать: «Прошу, оставьте меня в покое: я дырявлю дно лодки под моим сиденьем, а не под вашим. У меня своя жизнь, у вас — своя». Теперь все мы или поплывем, или утонем вместе. Жизнь никогда не бывает просто нашей. Бог, добро и благодать всегда присутствуют и в других, и преображение начинается, когда мы достигаем глубин нашей религии и обнаруживаем жизнь, в которой участвуют другие. Мы осознаем очевидное: Царство Божье принадлежит Богу, а не нам.

Еще одно определение для Царства Божьего, о котором говорил Иисус, — «реальность». Вместо того чтобы повторять: «Царство Божье здесь», Иисус мог бы сказать: «Царство Божье в том, как все устроено». Вот почему честность в разговорах о нашей религии нам не повредит. Наоборот, может исцелить. Подтверждения из реальной жизни — пенициллин для наших религиозных иллюзий. Никто не поможет нам, если мы смотрим на эти подтверждения как на чужаков.

Мои родные и моя церковь были чужими друг для друга. Чужак не такой, как мы. Чужак в образе Бога, в Божьем целем. И в том, и в другом.

Решения, которые мы не можем найти, и благословения, которые не можем получить, недосягаемы именно потому, что они находятся там, где, как нам «известно», их никак не может быть! Не в том, что нам известно, а именно в том, чего мы не знаем. Не в наших мыслях, а в том, о чем мы не думаем. Чужак, подобно небесному консультанту, которого никто не звал, способен увидеть то, чего мы не видим или отказываемся видеть. Чужак являет все это нам. В этом и заключается проблема с чужаками. Чтобы выжить, нам необходимо защищаться от чужаков; чтобы выжить, чужак нужен нам — только он поможет нам прозреть.

В священных писаниях проблема чужака представлена обратным образом и преображена в одну из самых действенных заповедей для верующих. Если Еврейская Библия повелевает «любить ближнего» всего один раз, в ней содержится не менее 36 упоминаний о «любви к чужаку», как в Лев 19: «Когда поселится пришлец в земле вашей, не притесняйте его. Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя»[104]. В Новом Завете Иисус утверждает, что окончательное суждение о наших поступках можно сделать по тому, как мы обращаемся со странником, ибо этот странник не кто иной, как Иисус[105]. В мусульманском мире тексты Корана сообщают, что странников полагается впускать в дом, оказывать им почести, заботиться о них не менее трех дней, даже если эти странники считаются врагами.

Может показаться, что это всего лишь простое приглашение любить ближнего, но в этот настойчивый призыв Бога вложен гораздо более глубокий смысл. Меня всегда удивляло, почему таинственный священник Бога всевышнего, Мелхиседек, был призван благословить «первого» верующего, Аврама, и зачем Богу понадобились волхвы с востока (на самом деле мудрецы или астрологи), чтобы подтвердить, что новорожденный и вправду младенец Иисус. Разве не мог Бог обратиться к «нашим» людям?

Понимание наших отношений и жизни с Божественным — Святым, который всегда будет объединять нас, — неразрывно связано с нашими отношениями и жизнью в человеческом сообществе, с человечеством, которое также нас объединяет. Другой человек — частица Божественного, по образу которого он был сотворен. Не зная чужаков и не будучи узнанными ими, мы не можем возрастать в познаниях Бога и самих себя. В настоящее время глобализация превратила наши сообщества в чудесные сообщества чужаков, где у каждой религии вновь появился шанс превзойти свои ограничения! Как подтверждает история жизни раввина Брэда Хиршфильда, теперь мы призваны обращать внимание на человека перед нами прежде, чем на идеологию в нас и отдавать предпочтение человеку[106].

Когда в Мишне (собрании ранних устных толкований еврейских писаний) говорится, что мир подобен колючему кусту с единственной розой и что эта роза — Израиль, а прочие народы — колючки, или когда Иисус утверждает, что лишь его имя приведет к Богу, будто бы подразумевая, что все, кто не знает Иисуса, покинуты Богом, или когда Коран гласит, что неверные должны быть уничтожены, смысл этих текстов изменится, если читать их в присутствии других. В буквальном смысле слова. Когда колючки, брошенные люди и неверные, находятся здесь же, когда они смотрят на тебя, жизненный контекст нашего толкования меняется, как и само толкование текста. И не только в общем направлении, но и в базовой логике. Когда Бог посещает нас посредством других, мы пробуждаемся и чувствуем то, чего никогда не ощущали прежде, видим то, чего раньше не могли разглядеть, думаем о том, что прежде нам и в голову не приходило. В присутствии других меняется все[107].

Золотое правило такого же отношения к другим, какого вы ждете к себе, лежит глубоко в основе всех значительных религий[108]. Представим, как предлагает Карен Армстронг, что мы толкуем все наши писания как комментарии к этому золотому правилу, а также читаем все их — и, добавлю также, наши — писания, руководствуясь правилом Августина всегда стремиться к наиболее благожелательному истолкованию текста[109]. Все это не только отразит наши лучшие традиции, но и, как ни парадоксально, поможет сохранить нашу религию. Стремление к Богу означает, помимо всего прочего, стремление к Богу среди других точно так же, как мы хотим, чтобы другие искали Бога среди нас.

Благожелательное истолкование также должно быть дополнено смелым толкованием текста — чтобы мы могли войти в динамический относительный конфликт с ним. Как и в отношениях с любимым человеком, в отношениях с текстом возникают разногласия и конфликты, а временами — прямое несогласие. Противоречие и несогласие со специфическими текстами в рамках всех отношений с целым текстом может оказаться способом воздать ему должное. Более того, готовность рискнуть своим положением внутри собственной религии и своим Богом ради благополучия других может стать гораздо более глубоким проявлением любви к своим текстам и послушания своему Богу. Для этого понадобится углубление нашей идентичности. Джонатан Сакс, главный раввин Англии, пишет: «Стремление к миру может быть воспринято как род предательства. Оно подразумевает компромисс. Это означает удовлетворенность меньшим, чем нам хотелось бы. Здесь нет простоты и ясности, свойственных войне, проблемы которой… недвусмысленны и очевидны. Война обращается к нашему самому фундаментальному ощущению идентичности: есть 'мы' и есть 'они', и смешение невозможно. Но когда враги обмениваются рукопожатиями, кто из них 'наш', а кто — 'не наш''? В мирное время развивается глубокий кризис идентичности»[110] .

Изменчивость и пассивная терпимость не выдержат рвения тех, кто боится мира. Как указывает раввин Сакс, «ему можно противопоставить только равное по силе и противоположно направленное рвение. Исцеление… если и придет откуда–нибудь, то лишь из сердца самого вихря» [111].

В прошлом вихрь религиозной страсти исходил из нашего опыта посещений, исправлений и благословений Божьих. Сегодня Бог не отдаляется, а призывает нас пережить глубокие впечатления, обрести Бога в чужих, чего прежде никогда не делал народ Божий. Религию ждет увлекательное будущее.