Внезапно вспомнилось, как их необъяснимо тянуло к этому месту.
— Вы заманили нас? — голос осип, но тем, кто его слышал, не важен был даже тон.
«…люди ходят редко по старой дороге… они боятся… они спешат мимо…»
«…нам нужна помощь…»
«…мы устали…»
Брюс обреченно побрел обратно. Тень его ластилась к ногам, будто опасаясь вытянуться чуть дальше, коснуться опасных родичей, что бесплотно вились вокруг.
Элия по-прежнему неподвижно стояла в лужице собственной короткой тени, как на островке, посреди залитого солнцем светлого двора.
— Знак на перекрестке — это манок, — сухо пояснил Брюс, задержавшись рядом с девушкой. — Им понадобилось много времени, чтобы приручить тамошний камень. Теперь взглянувший на него, и уж тем более коснувшийся, неминуемо придет к замку. К счастью, путники в этих местах редки.
Впрочем, не так редки, как хотелось бы. Те двое, что упокоились у дверей замка, носили вполне современную одежду. И судя по остаткам лохмотьев, при жизни были мужчиной и женщиной. Предпочли умереть вместе, но не уйти.
Что заставило их остаться? Неужто грехи?
— Кому-нибудь удалось выбраться из замка? — спросил Брюс вслух.
И поморщился, пережидая шквал эмоций в своей голове. Беззвучные голоса толклись и бились, как стайка легкокрылой, но мерзкой моли.
«…лошади, собаки, и даже крысы… но крысы вернулись…»
— Я про людей спрашивал.
«…дети! Дети ушли все…»
В интонациях призраков слышались и искреннее облегчение, и злая зависть.
«…кузнец ушел… и убогий побирушка, что забрел случаем…»
«…а сотника сразу за воротами скрючило…»
«…мой жених ушел. Даже не обернулся ни разу. Я слушала ветер. Он сказывал, что любимый мой умер через несколько дней…»
«…моя дочь… она жила там снаружи, когда ушла… но она стала другой…»
«…Он упал на мосту… А когда вынули его сердце — оно сделалось каменным…»
— Что? — Элия коснулась руки Брюса, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Смотрела девушка с болезненной жадностью. — Что они говорят?
Конечно! Она же их не слышит…
— Некоторые пытались сбежать. Их сердца обращались в камень, и они погибали. Другие умирали, потому что слишком большая часть их истинной сущности оставалась в замке. Но были и те, кто покинул ловушку, навсегда изменившись.
— Это жестоко.
Брюс пожал плечами.
— Беспрепятственно ушли дети и животные.
— А мы?
— Ну… Раз мы не дети и не животные… Трудно найти взрослого человека, который в своей жизни ни разу не принудил другого выполнить свою волю. Проклятие слепо и необъективно. Оно может счесть и любящих родителей злыми тиранами.
Наверняка уже сочло.
«…сначала они возвращались…» — жаловались голоса наперебой.
«…приходили ежедневно, потом все реже… раз в сезон… раз в год…»
«…мы остались одни…»
«…навсегда…»
Элия, не спускавшая с Брюса завороженного взгляда, попятилась, наткнулась спиной на безразличное к происходящему изваяние вепре-тритона. Осела к подножию постамента. Зверь сверху пялился самодовольно. Из крошечных глаз исчезла злоба. Еще бы! Незваные гости стали своими…
— Мы должны попробовать уйти, — сказал Брюс, обращаясь к самоуверенной клыкастой харе. — Ты ведь не планируешь скоротать здесь вечность?
Вепрь, судя по замшелым и вросшим в камень клешнеподобным копытам, именно так и надеялся провести остаток своих дней (если какие-нибудь наглые бродяги не сковырнут его с места!), а вот девушка встрепенулась.
— Я не смогу уйти. Я…
— Что ты?
— Я дочь барона. Я с самого детства принуждала других исполнять свою волю.
— Ты меня извини за недостаток воображения, — Брюс криво усмехнулся, — но мне отчего-то охотнее представляется, что ты принуждала лишь себя саму исполнять свои прихоти. Спорим, у тебя даже горничной не было?
Элия бросила на него сердитый взгляд, покраснев. Перекинула за спину растрепавшуюся косу (заплетала-то она ее умело, с явной привычкой) и выпрямилась во весь рост.
— У тебя не только воображение неважное, но и память. Ты сам-то здесь по чьей воле?
— По своей, — покривил душой Брюс.
— Я даже тебя вынудила идти со мной. И… — она умолкла.
«Дьенка» — просилось на язык, но Брюс решил, что сейчас не время проявлять проницательность. Тем более что у бедняжки любая недоговоренная фраза заканчивалась этим звонким именем.
Отвлек, называется, девушку визитом к местным достопримечательностям…
— Не думаю, что замок сочтет это настолько серьезным, чтобы обратить твое сердце в камень.
— Что ты понимаешь… И даже если и так, когда я уйду, то скорее всего изменюсь необратимо. А если Дьенк еще жив? Как он сможет принять меня иной?
Она вдруг вздрогнула, потянулась к Брюсу, странно заглянув в глаза. Будто пыталась там рассмотреть что-то еще. Торопливо глянула через плечо… и вздохнула разочарованно.
— А ты иди. Тебя здесь ничего не держит.
Брюс хмыкнул.
— Думаешь, я никого ни к чему не принуждал? Например, Дьенка… — он подумал и смягчил приговор: — Впрочем, как раз он-то, может, и не пойдет в счет, потому что не совсем человек, а заклятия в этом отношении строги.
Хотя… И впрямь, рискнул бы Брюс пересечь границу в иных обстоятельствах?
— Ты маг, — в словах Элии послышалась нотка мимолетной зависти, — тебя замок может выпустить.
— И зачем мне это нужно?
— Ты же рвался на свободу.
— Угу. Надо будет привезти сюда госпожу баронессу Загорскую, чтобы продемонстрировать сидящую за решеткой дочку. Скажу, что лично поймал и посадил.
— Она будет счастлива, — безрадостно пообещала Элия.
— А может, останемся в замке вместе? — бодро предложил Брюс. — Я буду ходить на охоту, приносить добычу, ты ждать меня в замке. Вот и досталось мне баронство, вместе с имуществом.
Элия приподняла уголки рта в блеклой улыбке. Девушка даже внешне переменилась. Жертвенность наилучшим образом сказалась на ее облике, придав ему возвышенность и благородство. Глаза сухо блестят, круглые щеки обрели строгость линий, губы решительно закушены. Прямо хоть гравюру в героическую книжку вставляй…
— Нет. Иди… — (И надрыв в тоне появился, надо же!) — Я освобождаю тебя от службы.
— Серьезно?
— Да. Прости меня, пожалуйста, что заставила тебя бросить дом и Айку. И что вела себя как…
— Самоуверенная и самовлюбленная богачка.
— Самоуверенная… — послушно повторила Элия. Помедлив мгновение, нахмурилась: — Издеваешься?
