главное, откуда вы меня знаете? — Девушка грозно воткнула руки в боки.
— Броня, успокойтесь, я вам всё объясню. Я не из полиции, хотя лучше был бы оттуда. Я… прорицатель.
— Кто!? Это, как в цирке, что животом говорит, что ли?
— Нет, в цирке, там чревовещатель, поэтому и кажется, что он из утробы говорит. Я, как видите, говорю совершенно нормально.
Броня внимательно рассматривала посетителя.
— Нет, ты не из полиции, у тех одежа другая и взгляд подлый. Нет, я конечно, не про городового говорю, наш Емельяныч душа человек, если к нему по-человечески, то и он… даже конфектами меня один раз угощал.
— Приглянулась видно.
— Да уж не из последних, знаешь, какие ко мне господа ходят? — Она критически осмотрела Яна с ног до головы, — не ровня тебе. У господина Абрикосова трость одна — рублёв десять стоит.
— А, Каминский купец к тебе ходит?
— Ходит. — Броня удивилась и возмутилась. — Нет, ты точно из полиции. А, шо тебе до него, приличный господин, обходительный, небедный человек, всегда с гостинцами приходит. Тебе-то от него чего надо?
— Мне ничего, я его даже не знаю и не видел никогда, только женится он на тебе скоро.
— Ой, рассмешил, так рассмешил, — всплеснула Броня руками, — может завтра под венец? Кто ж меня отпустит? Марь Иванна знаешь, как нас держит?
— Ну, он тоже не последний человек, богатый, вдовец. Приглянулась ты ему и все. Родишь ему дочку, а потом будет у тебя внучка и даже правнучка, похожая на тебя, как две капли воды. Такая же красавица.
— Ой, задурили вы барышне голову, такие речи говорите. Кому же не хочется мужа богатого и ребеночка. Только всё это враки. Быть этого не может, потому что не было такого никогда. Где это видано, чтобы гулящая баба в барыни выбилась. Ты слышал? Я не слышала. — Броня подошла к окну, встала рядом с Яном, задумалась. — Не знаю я, какой ты там прорицатель, а мечту ты мне в сердечко заронил. Вырваться отсюда хочется, ох, как хочется. Так что на добром слове тебе спасибо, мил человек, хоть и неправда это.
— Правда! Вот когда пойдешь с Каминским под венец, меня вспомни. Меня Яном зовут.
— Если пойду, обязательно тебя вспомню. — Броня очень серьёзно глянула ему в глаза, — Яном, говоришь, то-то я чувствую, что не из наших ты. Говоришь чудно и одет… вроде не бедно, а без картуза и без шляпы, но всё равно я чувствую — ты человек хороший, добрый. У нас это редко, всё норовят друг друга на кривой козе объехать. Чем тебя отблагодарить?
— Не надо меня благодарить. За что? Это я так просто, чтобы тебе помочь, чтобы ты знала и не сбежала, куда не надо. Знаешь, у нас говорят, очень важно оказаться в нужном месте в нужное время.
Броня стояла к Яну совсем близко и конечно ему очень нравилась. Сегодня ей было лет двадцать, а может и меньше. Яна поразила красота той Брони в винарке на Пересыпи, хоть и поблекшая, если не сказать больше. Как описать восхищение Броней, пышущей здоровьем и молодостью? Она была неотразима. Ян не решался смотреть ей в глаза, от стеснения он следил только за тем, как движутся её губы, когда она что-то говорила. Эти губы приближались, приближались, пока не слились с его. Сердце Яна ухнуло в пропасть, его бросило в жар, когда он почувствовал опытные ласковые руки на своем теле.
Броня лежала на широкой кровати, раскинувшись, так что одна рука лежала поперек голой груди Яна. Он лежал с закрытыми глазами и не верил своему счастью. Ему было совершенно неважно, в каком веке он находится, в каком городе, на какой улице. Он любил её и не сомневался в этом. Только сказать об этом сейчас, было бы величайшей бестактностью и глупостью, поэтому он лежал и молчал, продлевая мгновения счастья.
— Хорошо было, очень хорошо, так никогда не было. Слушай, а может я у тебя первая? Ты такой ненасытный, как котяра мартовский, — с улыбкой перевернулась и нависла над Яном Броня.
— Сравнение может быть и лестное, но вопрос некорректный.
— Какой, какой? Мудрено ты говоришь?
— Ну, неэтичный, короче мужчине его лучше не задавать.
— Ладно, не буду. — Она снова помолчала, рассматривая его лицо в полумраке, только из окна пробивался свет. В дверь постучали:
— Броня, ты что спишь, тут к тебе господин Абрикосов пожаловали, подготавливайся. Они сейчас кофею попьют и поднимутся.
Броня вскочила, зажгла керосиновую лампу.
— Это же, сколько уже времечка, что Абрикосов пожаловали?
— Ян посмотрел на свои наручные часы:
— Скоро десять.
— Покачались мы с тобой тут Янечка, надо быстро убраться и клиента принимать. Так что ты беги и хорошо бы, чтоб тебя не видели. Марь Иванна ругаться будут, а если что заходи, я тебя по дружбе…
Ян быстро оделся, ощущение счастья приглушилось. Но, как только он понял, что сейчас уйдет и больше никогда её не увидит, у него подкосились ноги. Ему захотелось схватить Броню в объятья и никогда не отпускать, забрать с собой, убежать. Он подошел к ней, она быстро убирала постель, перебивала подушки, обнял сзади, она замерла.
— Иди, Янечка, иди, я знаю, ты хороший, но иди, не рви мне сердце.
Ян отпустил её, отошел. Она даже не повернулась и он не смог в последний раз увидеть её лица, выражения глаз. Ян подошел к двери, нащупал ручку.
— Янечка, — Броня позвала, тихо и неуверенно, — Янечка, возьми вот это. Будешь помнить обо мне. Ты ведь больше не придешь, никогда не придешь?
Ян наклонил голову и промолчал. Она сунула ему что-то в руку и перекрестила.
— Иди, храни тебя господь.
Он решительно закрыл за собой дверь и оказался в плохо освещенном коридоре. Мелькнула мысль: «Надо было хоть спросить, как отсюда выбраться».
Этаж был второй, он спустился по лестнице. В небольшой комнате, которую можно было назвать холлом, за столом сидела пышная дама лет пятидесяти, в таком же пышном и слишком вычурном платье с массой оборок и шнуров. Освещение было тусклым, но обильный грим на лице хозяйки нельзя было не заметить. Что это хозяйка, Ян понял, потому что её назвала Марь Иванной девушка, подносившая поднос с кофейником и чашками господину, сидящему в углу за столиком.
Увидев Яна, у Марии Ивановны, округлились глаза, и она даже стала немного шире в груди, как будто набрала в неё воздуха. Ян, всегда терявшийся в неудобных ситуациях, в этот раз проявил выдержку и решительность. Он повернулся к столику в углу, как старый знакомый, резким поклоном головы поздоровался с мужчиной, при этом произнес: «Bonsoir, господин Абрикосов». Не спеша проследовал дальше к выходу, напротив хозяйки сделал такое же движение, как и Абрикосову и выдал: «Au revoir, мадам», вышибала, стоявший у выхода, с поклоном открыл дверь.
Учитывая, что Ян в институте учил иностранный язык — английский, и в школе тоже, такая его реакция была удивительна. Познания Яна в французском именно этим и ограничивались: добрый вечер и до свидания. Оставив Марь Иванну с открытым ртом, Ян выскочил на улицу под сень тенистых деревьев. Единственный фонарь обеспечивал относительную видимость. Редкие тусклые окошки могли служить лишь ориентирами в движении, но вряд ли освещением.
Ян вздохнул с облегчением, но затем с тоской посмотрел на окна второго этажа, где осталась его Броня. Что делать дальше, куда идти? Ракита задумался, все его мысли были о возлюбленной и той тоске, которая к нему пришла.
Так задумчиво он проделал несколько десятков метров до угла, где торчал фонарь. Только дойдя до перекрестка и имея необходимость принимать решение, куда следовать: направо или налево, Ян остолбенел. Мысли заметались в лабиринтах обстоятельств, памяти и необходимости: «Куда же мне сейчас идти? Понятно, что домой на Комсомольскую, только где она»? Его прошиб холодный пот: «Какая
