– Это, если хотите, кроме вашей химической и э-э… эфирной составляющей, еще составляющая социальная, в основе которой – развитие личности. Когда впервые влюбляются? В подростковом возрасте, когда организм созревает наконец для деторождения, для – извини, Оля – размножения. Это вам и химия, и самая глубокая биология на уровне собак и кошек. Потребность! Когда потом человек активно действует в этом направлении и влюбляется, а потом и женится? Когда он готов к деторождению не только физиологически, но и социально. Когда может создать, содержать семью, вырастить ребенка, дать ему все необходимое. Это двадцать – двадцать пять. Есть профессия, образование, постоянный надежный заработок и все такое прочее. Есть и еще один этап. Этап, когда человеку семья нужна как уютное гнездышко, как состояние покоя. Отметьте, душевного покоя. Это уже после сорока-пятидесяти, когда человек все острее и острее переживает одиночество.
Чистяков неожиданно всхлипнул, сделал скорбное лицо и смахнул со щеки несуществующую слезу.
– Боря, учитель! – воззвал он страдальческим голосом, преданно глядя в глаза другу. – Прости нас, дураков темных. Уверуем! Пронесем учение твое, аки свет небесный!
Мостовой сплюнул с досады и, мигом подскочив на стуле, схватил Чистякова в охапку. В мгновение ока Игорь оказался скрученным в бараний рог, и из-под стола раздался его сдавленный голос:
– Приму мучения адские со смирением агнца…
Мостовой выдернул Чистякова из-под стола и швырнул к выходу как котенка. Ольга смотрела на все это хулиганство, в которое превратили серьезный диспут, с презрением.
– Пошли на работу, ученик Сенеки, – хохотнул Борис.
– Сенеки, – проворчал Чистяков, потирая руку, – синяки теперь будут. От Сенеки.
– Будешь выеживаться, еще добавлю, – пообещал Боря.
Вызов прозвучал, как знак судьбы. Спасатели переглянулись и некоторое время молчали. Казачья, 12, ребенок на карнизе шестого этажа, технику выслали.
– А ведь это опять он, – произнесла Ольга, переводя взгляд с Игоря на Борю и обратно.
– Зуб даю, что он, – согласился Чистяков. – Мачеха с бабкой довели пацана. То-то они мне сразу не понравились.
– Закон природы, – неожиданно заявил Мостовой, ловко лавируя в потоке машин под звуки сирены на крыше.
– Ты о чем? – не понял Чистяков.
– Основной закон природы, – пояснил Борис, – закон причинно-следственной связи. Всякое явление будет иметь определенное следствие. Всякое явление имеет свою причину. Причина никогда не может быть только одна.
– Взаимосвязь всего сущего в природе, – кивнул головой Чистяков.
– Вот именно. Ребенок странный, потому что на это есть причины. Как видишь, и следствия одно интереснее другого.
– Слушай, Борьк, а какой там карниз? Я что-то не помню.
– Я помню, – ответил Мостовой не поворачиваясь, – под окнами по всему периметру здания проходит такая архитектурная деталь в виде карниза. Шириной, по-моему, сантиметров сорок. Я еще в прошлый раз подумал, что фасад слишком перегружен архитектурными излишествами.
– А как вы его снимать думаете? – спросила Синицкая.
– Что значит «как»? – не понял Чистяков, но тут до него дошло. – Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что пятилетний ребенок напуган, в состоянии сильнейшего стресса. Или оттого, что его на карниз выгнали, как вы считаете. Или оттого, что оказался на карнизе из-за своей непоседливости и любознательности, как я считаю. В любом случае все эти вышки и лестницы могут напугать его. Он может вас испугаться еще больше и сорваться вниз.
– Давайте, давайте, – посоветовал Мостовой, – развивайте теорию. Нам ошибаться нельзя. Все делать придется быстро и с одного раза. Речь идет о живом маленьком человечке.
– Давайте быть последовательными, – согласился Чистяков. – Ты, Оля, все-таки врач. Как ты оценила состояние мальчика в наш прошлый приезд? Ты ведь сейчас первая сказала, что речь идет наверняка о нем.
– Пока ничего не могу сказать. Пятилетний мальчик был напуган, это естественно, раз он застрял в кровати и не мог сам выбраться.
– Значит, причины в мачехе и бабке ты не видишь? – спросил Чистяков.
– Я на них в прошлый раз внимания не обратила, – ответила Синицкая и не удержалась от выпада: – Я на мальчика смотрела. Это вы постоянно на женщин смотрите.
– Не обобщай, – вступился за друга Чистяков, – на женщин смотрел я, а Боря смотрел в документы. Но все-таки допусти, что при таких домочадцах у ребенка может быть не все в порядке с нервами.
– Хорошо, – согласилась Ольга, – пусть ты настаиваешь на неврозе.
– Я настаиваю даже на психопатии. Что его в этом случае толкнуло на карниз? Как он поведет себя там?
– Неадекватно, – ответила Ольга.
– Это значит – непредсказуемо, – подвел итог Чистяков. – Ситуация предполагает, что снимать мальчишку мне. Вот и смотрите. Если я полезу за ним в окно, то он с испуга может шарахнуться в сторону от неожиданности. Полезу снизу – тоже может испугаться, что к нему тянется большая страшная лестница или поднимается вышка.
– Он в прошлый раз вроде как был расположен к тебе, помнишь? – сказала Ольга. – Не к мачехе прижался, не к бабушке, а к тебе.
– А если мать не родная, то может, и бабушка тоже, – подал голос Мостовой. – Может, они обе ему неродные и не любят его. Дети это очень чувствуют, нелюбовь. Очень у них это чувство обострено – потребность в любви.
Наконец «Газель» спасателей свернула во двор знакомого дома. Сомнений в том, что беда опять случилась с их маленьким знакомым, не осталось. На уровне шестого этажа скорчилась еле заметная фигурка. Окно квартиры, ближнее к мальчику, было открыто, и там маячила милицейская фуражка. Хорошо еще, что никто из этого окна не высовывался и не нервировал ребенка. К неудовольствию спасателей, весь двор был запружен зеваками. Гвалт стоял страшный, со взвизгиванием и плачем сердобольных старушек. Хуже всего – что было полно детей из элитного детсада, который располагался напротив. Вместо того чтобы увести детей, воспитательницы сами глазели на происходящее.
Плана действий не было, но из машины нужно было выходить и развивать бурную спасательскую деятельность. Первое, что пришло в голову Мостовому, это растянуть под карнизом, в том месте, где находился мальчик, брезент. На случай падения. Мешал карниз над подъездом, мешала вывеска над магазином на первом этаже дома. Но даже этот небольшой шанс лучше использовать. Мостовой связался с базой и потребовал срочную помощь с брезентом.
Чистяков уже продирался в толпе зрителей, страшно ругаясь. Зеваки немного успокоились, шум поутих, а толпа немного отодвинулась к металлической ограде. Синицкая включилась в наведение порядка, потому что ничем пока ребятам помочь не могла. Она взялась стыдить воспитательниц детского сада и требовала увести детей. Те неохотно послушались и стали собирать подопечных. Детвора пряталась в толпе, им было страшно и интересно.
Игорь оглянулся на яркие пятна в толпе. В детском садике, наверное, проходил какой-то утренник, многие дети были в костюмчиках сказочных героев. Неожиданно Чистякова осенило. Дети, как никто другой, верят в чудеса. Если даже у ребенка расстроена психика, то он все равно остается ребенком. Может, даже и проще: заставить его поверить в чудо именно из-за расстроенной психики. В чудо, в доброе, в сказку. Игорь бросился догонять воспитательниц. Когда он остановил женщин с детьми, к нему подошли Мостовой и Синицкая.
– Девушки, милые, – очень серьезно заговорил Чистяков, обращаясь к молоденьким воспитательницам, – нужна ваша помощь. Никак без вас не обойтись. Мне обязательно нужен сейчас костюмчик ангелочка вот этой девочки.
– Вам? – удивились воспитательницы. – Зачем?
– Долго объяснять, – отмахнулся Чистяков, – да и не костюм полностью, а только крылышки и
