завоюешь… Вот такая моя теория.
– Но тогда китайцев мы должны не любить еще больше.
– Конечно, – легко согласился Дмитрий. Он разобрался с рыбой и шпинатом и попросил официанта принести десертное меню. Его собеседник, впрочем, тоже не отставал. – Китайцев вы не просто не любите. Вы их боитесь. Это следующая стадия. У нас она еще впереди, – он остановился на крем-брюле и чашке двойного эспрессо.
– Очень интересно, – сказал журналист и после некоторых сомнений тоже заказал десерт. – То есть это то, во что вы верите как нация?
– Угу, – подтвердил Дмитрий. – Верим и не боимся называть вещи своими именами. Вот вы арабов здесь, в Париже, любите? – И даже не дав ответить: – Знаю, что не любите, но никогда об этом не скажете и не напишете, так? – Он победно посмотрел на собеседника сквозь две пары темных очков и снял пиджак, повесив его на спинку стула.
– Это все гораздо сложнее, чем вы думаете, – сказал журналист, не желая сдаваться.
– Ok, let it be[4] сложнее, – Дмитрий достал из кармана пиджака нечто крошечное в пластмассовом корпусе с зеленым глазком индикатора и положил его на стол, давая таким образом понять, что вступительная часть разговора окончена. Конечно, Дмитрий Сергеевич много чего еще мог бы сказать этому человеку, чтобы раздразнить его, но какой смысл силы и время тратить?
– Меры предосторожности, несмотря ни на что, – усмехнулся журналист.
– Именно так. Перейдем к делу. – Это был не вопрос, это было утверждение. – Вы получите все необходимые доказательства в этом месяце, точнее сказать не могу. Эксклюзивно. И публикуете текст, который предварительно показываете мне. That’s what we have agreed last time, right?[5]
– Да, – сказал журналист, – но с одним уточнением. Я должен убедиться, что это все подлинники.
– Безусловно, – согласился Дмитрий. – Это даже не обсуждается.
– Я могу спросить, что там будет?
– Там будет видео, будут документы – подлинность сомнений не вызовет.
– Но если…
– «Но если», мой дорогой Ричард, работает в обе стороны. Вы рискуете, я рискую, но я рискую намного больше, потому что вы рискуете своей репутацией, а я рискую жизнью. Хотя нет, в худшем случае вы тоже рискуете больше, чем репутацией, так что давайте лучше не будем об этом. Будем о хорошем – вы станете еще больше знамениты и заработаете много денег, и все на абсолютно честном материале, а я добьюсь справедливости, и Соединенное Королевство больше не будет прикрывать эту сволочь, а их нынешние покровители окажутся в дерьме. Мне кажется, это хороший сценарий… Люблю Францию, радостная страна, и курить здесь можно везде, – он с удовольствием закурил. – Пока везде. Наверняка скоро и сюда придут все эти идиотские правила из Америки.
– У нас дома говорят, Франция слишком хороша для французов, – с улыбкой сказал Ричард банальную фразу, чтобы выиграть еще несколько минут перед окончательным «договорились», хотя в глубине души понимал, что отыграть назад уже не получится, да и не очень хотелось. Весь смысл его работы в том и состоит, чтобы раскапывать такие вот золотые жилы.
– Вы им завидуете, французам, поэтому так и говорите, – Дмитрию нравилась роль нахального крутого русского, и он опять не смог отказать себе в удовольствии. – У французов главные приоритеты – еда с вином, потрахаться и шарф красиво завязать. Счастливые люди. Все остальное – в свободное от этого время.
– А у русских есть национальная особенность или главный приоритет, как вы говорите? – спросил не без обиды Ричард.
– Есть. Нам все по херу, – мгновенно отреагировал Дмитрий.
– Не думаю, – спокойно сказал Ричард. – Мне кажется, главная особенность русских – заботиться о том, что о них подумают другие. Я думаю, это сродни инфантилизму. И как ни странно вам это может показаться, это очень роднит вас с американцами. Вы так же, как и американцы, верите в чудо.
– Да, – оживился Дмитрий. – Мысль интересная. Но даже если это и так, то в конце концов все равно все по херу.
Глава 9
Алексей. Подмосковье
Среднего размера двухэтажный дом Алексея, расположенный на среднего же размера участке соток в пятьдесят представлял тем не менее немалую материальную ценность по причине высокой и постоянно растущей стоимости одной сотки. В доме было уютно и тепло. Катя в его рубашке, накрытая пледом, лежала на диване. Он сидел на том же диване, босиком, в джинсах, надетых на голое тело, и нежно гладил ее ноги. На журнальном столике стояли две чашки чая, коробка конфет и бутылка кальвадоса с двумя рюмками. Оба даже не делали вид, что смотрят футбольный матч, действие которого разворачивалось в нескольких метрах от них на большом плоском экране. Иногда ему казалось, что она заснула, рука его переставала скользить от лодыжки и вверх до коленного сгиба, но она, не открывая глаз, издавала недовольный звук и движением ноги просила продолжения. На третий раз он не выдержал и засмеялся:
– Ты спишь или нет? – Она лениво повернулась на спину, рубашка распахнулась, обнажив грудь, она открыла глаза, слегка раздвинула колени.
– Я наслаждаюсь жизнью, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я наслаждаюсь этим конкретным моментом своей жизни.
– Это воспринимать как комплимент? – Спросил он, улыбаясь, слегка сжимая ее лодыжку. И тут же получил в ответ:
– Ты можешь воспринимать это как комплимент или вообще никак не воспринимать, потому что я наслаждаюсь этим моментом своей жизни. Мне просто очень хорошо. Я ожидаю, что ты сделаешь что- нибудь, чтобы мне и дальше было хорошо.
– Например?
– Не знаю. Например, не будешь задавать мне дурацких вопросов.
– Последний. Хочешь кальвадос?
– Чуть-чуть.
Она приподнялась на локте, сделала глоток, поставила бокал на столик, с трудом дотянувшись до него, ухватившись рукой за его бедро, подтянулась, уютно пристроилась на его коленях, медленно и очень аккуратно расстегнула джинсы и нежно обняла губами набухшую головку его члена. Он услышал свой собственный сдавленный стон, попытался притянуть ее к себе, но она еще глубже ввела его в себя и еще сильнее сжала губами.
– Ничего не делай, – услышал он или ему показалось. Он чувствовал, как расширяется в ней, по мере того как быстрый язычок скользит по его головке и вместе с влажными губами и длинным пальцем превращается в один немыслимый орган наслаждения, которому он может полностью отдаться, попав в другой, неведомый мир на период, который нельзя измерить.
– Я сейчас кончу, – прошептал он, перебирая руками пряди ее волос.
– Да, да, мой милый, я хочу…
Они медленно возвращались в реальность. Она улыбнулась и еще уютнее устроилась у него на коленях.
– Ты хочешь? – спросил он.
– Не сейчас, мне так хорошо, что даже шевелиться не хочется.
– Но ты должна быть… возбуждена?
– Ты хочешь поговорить об этом? – засмеялась она.
Потом они пошли принимать душ, и он в первый раз увидел ее обнаженной в полный рост, отражающейся в большом зеркале ванной комнаты. Не то чтобы за свою жизнь он видел много красивых женщин на расстоянии вытянутой руки, но все вокруг – и телевизор, и кино, и картинки журналов – давно объяснили нам, какой должна быть красивая женщина, даже не женщина, а девушка, потому что по стандартам журналов женщина не может быть красивой; но даже если бы он никогда не смотрел телевизор
