поначалу был удивлен и даже поражен. Сначала он подвергал сомнениям планы Юлия II отвоевать обратно папские провинции – эти попытки, по его мнению, должны были окончиться полнейшей неудачей. «Никто не поверит, – писал Макиавелли в сентябре 1506 года, – что папа сможет достичь целей, которые изначально перед собой поставил» (L 996). Однако в скором времени ему пришлось взять свои слова обратно. Уже к концу месяца войска Юлия II повторно атаковали Перуджу и «совершенно обосновались там». Уже до конца октября Макиавелли был вынужден завершить визит, публично объявив, что после столь бурной кампании Болонья безоговорочно сдалась, «ее послы кинулись к ногам папы и просто передали ему город» (L 995, 1035).
Однако прошло совсем немного времени, и Макиавелли стал относиться к Юлию II более критично, особенно после того, как тот принял опасное решение направить слабые войска против Франции в 1510 году. Сначала он, по крайней мере, выражал сардоническую надежду, что самоуверенность папы «основана на чем-то более значительном, чем собственная святость» (L 1234). Но вскоре гораздо более мрачные ноты стали звучать в голосе Макиавелли: «Никто не знает ничего определенного о том, что стоит за действиями папы», и даже личный посол Юлия II «совершенно поражен» предприятием в целом, так как довольно «скептически настроен в отношении того, есть ли у папы ресурсы», чтобы осуществить задуманное (L 1244). Макиавелли пока не был готов открыто осудить Юлия II, поскольку все еще считал возможным, что, «как и в кампании против Болоньи», «исключительная отвага и авторитет» папы смогут обратить безумный штурм в неожиданную победу. Однако в основном он чувствовал себя разочарованным. Макиавелли откровенно разделял замечание Роберте об эффекте, произведенном Юлием II, – «как будто он получил санкцию от Господа Бога на то, чтобы разрушить этот мир» (L 1270). И добавлял с непривычной торжественностью, что папа, по-видимому, «склонен погубить христианство и достичь полного уничтожения Италии» (L 1257).
Это мнение о действиях папы в неизменном виде появляется на страницах «Государя». Макиавелли, во-первых, признает, что, хотя Юлий II «стремительно продвигает свои планы», он «всегда успешен, даже в своих наиболее нереальных проектах». Однако Макиавелли продолжает настаивать, что такая удача всегда была возможна только из-за благоприятствующих планам папы условий «времени и обстоятельств», и потому ему никогда не приходится платить за свои безрассудства. Несмотря на успехи папы Макиавелли чувствует удовлетворение по поводу того, что политическая прозорливость его не подвела. Общепризнан тот факт, что Юлий II достиг своими стремительными действиями того, чего до него не сумел достичь ни один понтифик, и что по здравом рассуждении вообще вряд ли могло быть когда-либо достигнуто. Но это происходило только благодаря тому, что жизнь Юлия II была коротка, и поэтому он оставил о себе впечатление великого лидера среди людей. «Если придет время, когда ему придется действовать с осторожностью, это будет моментом его падения, ведь он никогда не сможет отказаться от тех способов, к которым его направляет собственная природа» (91 – 92).
Между 1506 годом – временем нахождения Макиавелли в посольской миссии при папском дворе – и его очередным приездом во Францию в 1510 году Макиавелли продолжал дальнейшую деятельность за пределами Италии. В это время у него появилась возможность оценить личность и деятельность другого значительного политика – Максимилиана, императора Священной Римской империи. Решение синьории сформировать делегацию послов возникло из-за беспокойства по поводу планов императора двинуться на Италию и быть коронованным в Риме. Огласив это намерение, он потребовал у Флоренции значительную сумму, чтобы восполнить собственную хроническую нехватку финансов. Синьория совсем не желала этого делать, а тем более – видеть войска Максимилиана на своей территории. Поэтому необходимо было знать степень серьезности этих планов. В июне 1507 года Франческо Веттори [7] был послан выяснить намерения Максимилиана, но от него приходили настолько запутанные отчеты, что через полгода вслед ему был отправлен Макиавелли. Оба оставались при дворе императора до июня следующего года, когда миссия была отозвана обратно.
Комментарии Макиавелли о главе дома Габсургов не содержат ни одного из терминов и оценок, характеризовавших его отчеты о Чезаре Борджиа и папе Юлии II. От начала до конца император не уставал изумлять Макиавелли своей абсолютной неспособностью править и полнейшим отсутствием качеств главы государства. Основной слабостью императора, и Макиавелли тонко это почувствовал, была тенденция оставаться «слишком мягким и доверчивым», в результате чего он постоянно рисковал подпасть под самые разные, иногда совершенно противоположные, влияния (L 1098 – 1099). Это делало невозможным ведение переговоров, поскольку, когда Максимилиан начинал склоняться к какому-либо решению – как, например, в вопросе похода на Италию, – самое безопасное было считать, что «одному Богу известно, чем это может закончиться» (L 1139). Ситуация становилась неуправляемой, потому что каждый ее участник оказывался бесконечно запутанным, и «никто не понимал, что же император собирается делать на самом деле» (L 1106).
Портрет императора Максимилиана, данный Макиавелли в трактате «Государь», в основном воспроизводит ранние суждения о нем. В главе XXIII, в которой раскрывается вопрос необходимости государям прислушиваться к полезным советам, Макиавелли говорит, что правление императора рассматривается как предупреждающая притча об опасности, возникающей в случае, если не держать советников в рамках собственной решительности. Максимилиан показан настолько поддающимся влиянию людей, его окружающих, что, даже если его планы в общем становились определенными, попытки учесть все, иногда совершенно противоположные, мнения приводили к их полному разрушению. Это не только характеризует Максимилиана как человека, «с которым бесполезно иметь дело, раз никто никогда не знает, чего он хочет и что собирается делать», это также явно дискредитирует его как политика, поскольку «на его решения невозможно положиться» и «то, что он сделает сегодня, он разрушит завтра» (87).
Уроки дипломатии
Анализируя деятельность политиков, встречавшихся ему на жизненном пути, Макиавелли пришел к следующему выводу: существует главный урок для сильных мира сего, который большинство из них не захотели выучить. В результате их планы проваливались или же были успешны только благодаря удаче и ни в коей мере не строились на внутренней логике политических ходов. Общим слабым местом явилась полнейшая неспособность этих государственных деятелей действовать гибко, сообразно меняющимся обстоятельствам. Чезаре Борджиа был самоуверен до одержимости, Максимилиан всегда оставался излишне осторожным и колеблющимся, Юлий II – импульсивным и торопящим события. И все они совершенно отказывались признать тот факт, что их действия могли бы быть гораздо более успешными, если бы только они [эти политики] попытались приспособить устремления собственных характеров к требованиям времени, вместо того чтобы стараться переплавить конкретное время в огне собственных страстей.
Макиавелли поместил эти наблюдения в самую сердцевину своих трудов – в часть трактата «Государь», посвященную анализу политического лидерства. Однако собственная точка зрения на данную проблему сформировалась у него ранее, во время активной дипломатической деятельности. Более того, из его труда «Искусство дипломатии» становится ясно, что данный вывод сложился не только благодаря личным встречам, но и в результате знакомства с речами и документами искусных политиков. Первый прецедент произошел в день избрания папы Юлия II, когда Макиавелли вступил в беседу с Франческо Содерини, кардиналом Вольтерры и братом Пьеро Содерини, главой магистрата Флоренции («гонфалоньером»). Кардинал уверял, что «за все прошлые годы город никогда не возлагал столько надежд на папу, как это имеет место с избранником настоящего времени». «Но если бы только можно было знать, – добавлял он тут же, – как с этим временем жить в согласии…» (L 593). Спустя два года Макиавелли натолкнулся на подобное суждение во время переговоров с Пандольфо Петруччи, правителем Сьены (о нем он впоследствии с восхищением упоминает в трактате «Государь» как о «необыкновенно талантливом деятеле» (85). Синьория направила Макиавелли выяснить подоплеку хитросплетений и интриг, сопутствующих отношениям Петруччи с Флоренцией (L 911). Государственный муж заметил с нахальством, поразившим Макиавелли: «Желая сделать как можно меньше ошибок, я руковожу моим правительством день за днем и час за часом делаю то, что мне полагается делать, – просто потому, что время гораздо сильнее наших самых лучших умов» (L 512).
Хотя высказывания Макиавелли о правителях современной ему эпохи характеризуются жесткой критикой, было бы ошибкой считать, что он относился к собственному архиву только как к летописи преступлений, безрассудных причуд и неудач сильных мира сего. В определенные моменты дипломатической карьеры он мог наблюдать, как вопросы политики принимались и решались не только с вызывающим неподдельное восхищение мастерством, но и в манере, оказавшей значительное влияние на формирование его теории политического лидерства. Один из таких эпизодов имел место в 1503 году, во время затянувшейся битвы умов – противостояния Чезаре Борджиа и папы. Макиавелли был восхищен тем, как Юлий II расправился с дилеммой, вызванной проблемным присутствием герцога при папском дворе. Как он напомнил Коллегии
