больного человека. От постоянной боли у Анны под глазами залегли тени, вокруг рта образовались глубокие складки. Но уголки ее губ были приподняты, словно сны ее расцвечивались яркими образами.
Наблюдая за спящей, Кейт почувствовала прилив нежности. За последние недели она так хорошо узнала это лицо, сидя с женщиной у костра и слушая ее рассказ. Они плакали вместе и поодиночке, вместе молчали. Вместе ели, пили и спали. И все это время Анна рассказывала Кейт свою историю, напоминающую течение реки. Бурной, глубокой реки…
Когда история, наконец, закончилась, Анна откинулась на спинку кресла.
Кейт заговорила первой:
— Когда вам станет лучше, мы уедем.
Анна беспомощно посмотрела на нее.
— Я отвезу вас обратно, — объяснила Кейт. — В Африку.
Лицо женщины оставалось неподвижным, пока она не осознала сказанное Кейт. Затем по лицу скользнуло недоверие, а на смену ему пришла чистая, глубокая радость…
— Не желаете попить? — спросила стюардесса у Кейт, наклонившись, чтобы подать ей маленький поднос со стаканом и салфеткой.
— Нет, спасибо. — Кейт покачала головой. — А моя подруга отдыхает.
Стюардесса посмотрела на Анну. В мгновение накрашенного голубыми тенями ока она осмотрела спящую: линялые штаны, янтарные бусы, кожаный ремень, растрепанные седые волосы. Затем перевела взгляд на бутылочку со странной зеленой жидкостью, которая лежала в кармашке сиденья перед ней. Она удивленно подняла брови и повернулась к Кейт.
— Это лекарство, — сразу же сказала Кейт. — По рецепту врача.
Наступила короткая пауза. На лице стюардессы сомнение боролось с любезностью. Наконец она вежливо улыбнулась.
— Вы летите в Найроби? — поинтересовалась она.
— Да.
— Хотите поучаствовать в сафари?
— Нет, — Кейт улыбнулась в ответ. Ее улыбка была сильной и теплой и поднималась из самой глубины души. — Мы летим домой.
В церкви было прохладно. Воздух пах пылью и отполированным деревом. В большой вазе у входа стояли увядшие цветы розово-фиолетовой бугенвиллии, оставшиеся с прошлого воскресенья.
Кейт резко закрыла за собой двери, отгородившись от небольшой толпы, которая следовала за ней от самой взлетно-посадочной полосы. Она стояла неподвижно, глядя на ряды пустых скамей. Они подчеркивали пустоту церкви и чувство абсолютного одиночества в бесконечности Вселенной. Хотя Кейт и радовалась, что ей удалось отделаться от любопытных, она сожалела, что рядом с ней нет Анны. Но женщина осталась в самолете, ожидая, когда привезут носилки. Она настояла на том, чтобы Кейт не ждала их вместе с ней.
— Побудьте немного одна, — предложила Анна. — Я очень скоро присоединюсь к вам.
Кейт заглянула ей в глаза и прочитала в них то, что женщина не стала произносить вслух: «Ты должна пройти через это самостоятельно. Никто не сделает это за тебя. Мы можем только поддержать тебя морально…»
Кейт медленно шла по проходу между скамьями, ступая по гладким темным половинам. Подойдя к алтарю, она стала искать именную табличку, о которой ей говорила Анна.
Медная табличка блеснула из полумрака свежей полировкой. Собравшись с духом, девушка нагнулась, чтобы прочитать выгравированные слова:
Кейт дважды прочла эти простые фразы, но традиционная эпитафия совершенно ее не тронула. Когда она отвернулась, то была уверена, что по-прежнему контролирует свои эмоции…
Но тут она заметила другую табличку, висевшую рядом. Эта была деревянная, слова на суахили вырезали печатными буквами:
Кейт уставилась на табличку: она была украшена звездами, птицами и цветами — знаками красоты и великолепия. В сердце у нее вспыхнула боль, стала быстро расти и в результате взорвалась гневом. Кейт неожиданно поняла: кто бы ни вырезал эти слова, отныне он стал ее врагом. Ведь он забрал у нее что-то очень ценное: вырвал из ее сердца и присвоил. Что-то… Нет! Кого-то. Ее собственную мать…
Отойдя от алтаря, Кейт сделала над собой усилие, чтобы пройти по проходу к дверям церкви. Она чувствовала, что если позволит себе бежать, то уже не сможет остановиться. И пойдет в лес. И будет идти, не останавливаясь, вглубь темно-зеленого одиночества…
Когда Кейт переступила порог и теплые лучи солнца упали ей на плечи, она почувствовала, что на нее направлены взгляды множества глаз: добрые и сочувственные — взрослых, искренние и любопытные — детей. Кейт знала: все они хотят поговорить с ней, задать ей вопросы, отпраздновать ее возвращение, — но они, проявляя удивительный такт, держались от нее на почтительном расстоянии.
Кейт направилась по тропинке, ведущей к дому миссии. Медленно идя по знакомой дороге, она вдыхала запах козьего помета и сгоревшего керосина. Гравий все так же хрустел у нее под ногами, как и много лет назад, хотя теперь нежную кожу ступней защищали туфли, а на смену шортам в заплатах пришли новые джинсы. Дойдя до куста, усеянного красными цветами с мясистыми лепестками, она остановилась и вспомнила, как ей и ее друзьям нравилось обрывать эти бутоны. Они перетирали их камнями в жестяной банке из-под молока, приготавливая густую темно-красную «кровь» для игры «в больницу». Ордена не одобряла этого — как саму идею игры с кровью, так и пятна на одежде.
Ордена. Со времени своего возвращения Кейт пробегала глазами по лицам в толпе в напрасной надежде отыскать ее лицо. Наконец она спросила, где же ее няня.
«Где-то здесь, — был ответ. — Она придет».
Однако пока Ордена не появлялась. Кейт напоминала себе, что она приехала из Австралии без предупреждения после стольких лет молчания. Вряд ли стоило надеяться на то, что человек, встречи с которым она так ждет, мгновенно окажется перед ней, торопясь поприветствовать ее.
Обойдя колючую изгородь, Кейт остановилась. Перед ней простиралось поле, недавно засеянное маниокой. Где-то посредине этого поля она разглядела смутные очертания остатков бетонного фундамента и каменной ограды, окружавшей огород Сары. И дерево — старый шинус, который раньше рос возле резервуара с водой. Кейт вспомнила, как она пробиралась среди его сплетенных веток в поисках тайников, как по вечерам открывала окно своей спальни и вдыхала воздух, приправленный ароматами цветущих растений.
Больше от дома Кейт ничего не осталось. Анна предупреждала, что смотреть там будет почти не на что. Постройку снесли много лет назад. Никто не хотел жить под той крышей, ходить по тому деревянному полу после того, что там случилось.
Кейт стояла одна у края поля; маленькие зеленые побеги касались ее ног. Она пыталась восстановить в памяти образ дома миссии: окна, выходящие на веранду, ветер, развевающий занавески с бумерангами и копьями, подымая их над белыми подоконниками.
Но это было слишком давно и слишком многое изменилось с тех пор. Не только здесь, но и вокруг станции. Больница на вид стала больше, а строения и сады казались маленькими. А недалеко от того места, где стояла Кейт, был возведен большой бетонный двухэтажный дом. Она взглянула на его фасад. «Наверное, это новый дом миссии, — подумала Кейт, — дом нынешнего главы миссии и его семьи». На перилах веранды сидел петух. На красной жестяной крыше разложили на просушку китенге. Возле входной двери — куча помидоров в форме сердца, корзина с яйцами и спящая собака.
Кейт с облегчением огляделась. В ее памяти станция Лангали оставалась неизменной, застывшей во времени, однако на самом деле жизнь не стояла на месте. Теперь здесь рассказывали другие истории, писали целые главы о надеждах и трагедиях прошедших лет. И Кейт поняла: вес этой, новейшей, истории оттянул ее собственную историю на положенное ей место, где на нее можно было смотреть, ощущать ее,
