вот, по имени-отчеству меня зовут именно так. — Прим. авт.)
…
Два месяца тому назад был проездом в Саранске. Встретился там с отцом Сережи Косовцом Трофимом Сергеевичем. Он мне рассказал, что Сережину могилу разорили через неделю. Тогда все удивлялись, кому понадобилось это надругательство и зачем унесли обезображенный труп. Отец, увидев в окошечке восковую голову, которую мы с Серегой нечаянно облили бензолом, поверил в то, что сын погиб, сгорев в бронетранспортере за два дня до дембеля.
…
В прошлом году меня приглашали в Полтавскую областную военную прокуратуру самостийной державы Украина, чтобы сообщить, что уничтожают вещдоки по старым уголовным делам, предложили забрать восковую голову. Этим дуракам в вицмундирах, видимо, нечем было заняться, как только вызывать меня через двадцать лет из Киева в Полтаву из-за таких-то пустяков. Но я поехал. Свою голову я, конечно, забрал, точнее сказать, выкупил у родного государства, заплатив за услугу двадцать пять гривен. Теперь она, побывавшая и под пыльной рогожей, и в цинковом гробу, и под стражей, стоит в редакции, на моем рабочем столе. Иногда пугаю ею наиболее впечатлительных коллег, в особенности новичков или практикантов, и посетителей.
…
Да, и самое главное. Старшего прапорщика Каравайчука Андрея Ивановича (дядьку Андрия, он же Черный Прапорщик, он же Мадам Тюссо) на родине реабилитировали, провозгласили жертвой тоталитарного коммунистического режима, объявили героем, пропавшим без вести в Афгане. В музее города Шостка открыли стенд в честь его. Звонил как-то мне музейный работник, просил продать свою восковую голову для экспозиции в память о Каравайчуке. Я отказался, а когда тот стал проявлять настойчивость, послал его куда подальше. Гореть тому в аду, а не в экспозициях красоваться.
Кстати, в Шостке наблюдается настоящий восковой бум. Оказывается, здесь с давних времен пчелиный воск и изделия из него — традиционный народный промысел. При фабрике „Свема“, которая когда-то выпускала фиговую советскую кинопленку, теперь создано предприятие по литью восковых фигур. Хотят открыть свой музей и удивить весь мир, обставив, в смысле обогнав, салоны Мадам Тюссо в ведущих европейских столицах.
…
Да, я узнавал и выяснил, что только производство восковой головы сегодня стоит не менее семи тысяч долларов США. Значит, в 1986-м с учетом инфляции каждое изделие нашего Мадам Тюссо стоило примерно пять штук „зелени“. С размахом работал Черный Прапорщик, оставляя свой след в искусстве. Знал бы он, какова реальная стоимость его труда, то, возможно, предпочел бы зарабатывать деньги этим ремеслом и не стал бы душегубом.
…
С почтением к Вам Семен Коляда, его жена Аглая, дочери Варвара и Екатерина, сын Даниил. 21 июня 2007 года.» «P.S.: Второго дня мне исполнился 41 год. Стар уже стал. Мы обязательно должны с Вами увидеться. Приезжайте в гости всей семьей в любое удобное для Вас время, только постарайтесь сообщить об этом заблаговременно, хотя бы за несколько дней, чтобы я успел похерить свою работу и полностью быть в Вашем распоряжении. Ваш С. К.».
(Афганская трагикомедия)
Выйдя из дома, я неспешно прогуливаюсь по кишиневскому Московскому проспекту, который мысленно сравниваю с кабульским Дар-уль-Аманом. Как и знаменитая эспланада афганской столицы, он обрывается внезапно, упираясь… нет, не в фешенебельный королевский дворец Тадж-Бек, построенный падишахом Амануллой незадолго до своего свержения в 1929 году, а в университетский комплекс главного молдавского Политехникума. Оба строения, кто их видел, тот знает, венчают вершины холмов.
Если идти по левой стороне бульвара под гору в противоположном направлении от учебных корпусов, то в скором времени окажешься у входа в сквер, где установлен монумент Скорбящей Матери в память о гражданах Молдавии, не вернувшихся с афганских полей сражений. Отсюда и вполне уместная, считаю, аналогия Московского проспекта с Дар-уль-Аманом.
«Поля сражений» — это слишком уж громко сказано. В предгорьях Гиндукуша и на пустынных просторах Регистана не представлялось возможным разворачивать фронты, чтобы добиваться стратегического успеха в войне с силами местного сопротивления.
В этих боях, скажем так, вторя известному писателю-фронтовику Борису Васильеву, автору «Тихих зорь» и «В списках не значился», локального значения и сгинули 304 моих соотечественника разных национальностей, населяющих Молдавию, чьи имена теперь выгравированы на мраморных плитах, установленных на постаменте.
Отношение к памятнику в обществе, невзирая на весь пафос, которым просто так и веет от него, неоднозначное. Возводили его долго, можно даже сказать мучительно долго, перенося торжественный момент открытия от одной даты вывода войск к другой. Наконец управились к 17-й годовщине, но при этом умудрились вбухать в проект такое количество денег, что злые языки до сих пор поговаривают: если бы, мол, все выделенные средства (1,5 млн долларов США) были потрачены по назначению, то статую Скорбящей Матери можно было бы отлить из золота — прости Господи, что поминаю перед святынями этот презренный металл. А бьющий рядом фонтан выполнить из чистого, как слеза, горного хрусталя, добытого хотя бы в горах Гиндукуша. Но лучше было бы материально помочь тем ветеранам Афгана, кто в этом особо нуждается. Таких только в одной маленькой бывшей союзной республике — тысячи.
Все то, что связано с памятью усопших, тем более отдавших свои молодые жизни в войне бог весть за чьи интересы, не может быть местом для злословия. Но, увы, мы живем в очень нервное время, когда подчас очень трудно сдерживать свои эмоции. Официальная статистика скрывает, сколько человек из десятитысячного молдавского воинства — цельная укомплектованная под завязку дивизия, — прошедшего суровую школу Афганистана, преждевременно ушли из жизни за эти двадцать лет от ран — физических и душевных, утратили остатки здоровья и сегодня продолжают вымирать, влача жалкое нищенское существование. Если и эти имена «увековечивать в камне», то не хватит не только второй очереди мемориального комплекса, которую планируется отстроить в ближайшее «неопределенное» время, но и третьей, и четвертой, и пятой.
Больше всего во всем этом возмущает формальный подход к памяти погибших, когда чиновничье сословье вспоминает о них только два раза в год — 27 декабря и 15 февраля, во главе ветеранских колонн идет кланяться Скорбящей Матери, а остальные дни делает вид, что такой проблемы, как «афганский синдром», в обществе и вовсе не существует. Вот характерный пример такого формального, поверхностного, бездушного подхода. Недавно подрядчики, постоянно благоустраивающие сквер, освоили еще часть выделенных на эти цели денег. Наверняка опять с завышенной сверх всякого предела сметой. У входа в него установили плакат, напоминающий, между прочим, что афганская кампания длилась девять лет, один месяц и девятнадцать дней. Останавливаюсь у «новшества», считаю в уме, потом пересчитываю, помогая себе сообразить тем, что загибаю пальцы, чем привлекаю внимание прохожих. У меня, как ни верти, получается девять лет, один месяц и двадцать один день. Что касается последней цифры, то абсолютно уверен, что день ввода и день вывода также надо считать. Вторая, как мне представляется,
