Афганцы, еще минуту назад готовые отдать жизнь за Аллаха и своего господина Амануллу, дружно повернули к бастионам Абдалла-хан-Калы свои зады и поползли за бархан, где стояли стреноженными их кони. Подниматься на ноги боялись, опасаясь выстрелов в спину. Но как только началось отступление, стрельба со стороны руин прекратилась. Пустыня наполнилась радостным гулом. Никто не хотел умирать. Луч осветительного фонаря вновь заиграл на башне одного из бастионов крепости. Он то и дело выдергивал из ночного мрака контур стоявшего на крепостном выступе комиссара Якова Мелькумова в кожаной тужурке и в своем неизменном пенсне на самом кончике носа. То и дело набегавший на его лицо свет фонаря, отражаясь от окуляров, пускал зайчики во мглу пустыни. Оглянувшись напоследок назад, Урус-Кяфир, в прежней своей жизни штабс-ротмистр Александр Петрович Бекович-Черкасский, а впоследствии специальный агент ВЧК Василий Дурманов, смог разглядеть его ладную фигуру и такой знакомый ему блеск очков.
«Слава богу, жив и здоров», — подумал он.
И тут же поймал на себе злобный взгляд векиля.
«Проклятый Урус-Кяфир! — думал в этот момент Джамоледдин. — Второй раз на моих глазах он спасает нашего хозяина».
Полчаса спустя конница эмира вновь направилась к Мерву. К тому моменту, как она вошла в город, советские части уже оставили его, двинувшись на северо-восток оазиса. Вокруг грабили басмачи. Не особо чтя заветы пророка Магомета, они опустошали дома единоверцев, простых дехкан, жгли и убивали. Река Муграб уносила на север, в пески Каракумов, где уходила под землю, тела десятков жертв начавшейся резни. Воины Амануллы, желая показать свою силу и то, кто вскоре будет главным на этой земле, вступали в короткие стычки с бандитами, в результате которых погибло около двухсот человек с обеих сторон.
Аманулле хотелось выглядеть мудрым и справедливым правителем здешних мест, каковым он очень рассчитывал быть. Поэтому он приказал прекратить бойню и приструнить разгулявшихся туркменов, почувствовавших вкус крови и готовых, похоже, во имя легкой наживы расправляться со всеми без разбора.
Эмир сказал, что сейчас он уходит, для того чтобы в скором времени вернуться, чтобы навсегда принять правоверных Мервского оазиса под свою высокую руку. Все время пребывания здесь за ним неотступно следовали двое — телохранитель Урус-Кяфир и векиль Джамоледдин.
У старого дувала стояла девушка с распущенными волосами. Никто не обращал внимания на ее вызывающий вид, попирающий основы ислама. Ее дом только что разграбили и сожгли, а над самой чуть было не надругались. Нукеры Амануллы, получившие приказ пресечь беспорядки в городе, едва успели ее отбить у басмачей.
Урус-Кяфир подошел к девушке и, сочувствуя ей, протянул несколько серебряных монет:
— Собери всех, кто остался в твоей семье живым, и устрой той, и пусть все восхваляют твоего спасителя и будущего правителя Амануллу.
Комсомолке Шаридон, кстати, не туркменке, а таджичке по национальности, не надо было собирать родню на заздравный пир в честь афганского эмира. В Мерве у нее не было родственников, она жила одна, работала в лазарете Пролетарского Красного Креста, придя сюда вместе с советским отрядом. Когда моджахеды покинули город, она без промедления направилась на северо-восток, к мавзолею султана Санджара, где стояла поредевшая после изнурительных боев с басмачами конная бригада Красной армии под командованием Вацлава Поплавского, ожидавшая подкрепления, чтобы вновь взять Мерв. В доставленном ею в штаб батальона донесении, спрятанном между двумя склеенными пчелиным воском серебряными монетами, сообщалось, что его, Урус-Кяфира и Василия Дурманова в одном лице, влияние на Амануллу-хана уже велико и можно начинать операцию «Наследник».
У векиля Джамоледдина был повод сетовать на Урус-Кяфира, держа на него большой камень за пазухой. Аманулла безоговорочно доверял этому иноверцу, что в принципе было не присуще восточному правителю. Но это был человек отчаянной храбрости, заслуживший всяческого почитания. В чине штабс- ротмистра он сражался на Кавказе в составе 2-го Туркестанского корпуса генерала от инфантерии Николая Юденича. За неполный месяц победоносных для русской армии боев под турецким Сарыкамышем в декабре — январе 1914–1915 годов было оформлено четыре предписания на награждение Александра Бековича- Черкасского орденами Святого Владимира с мечами IV степени, Святого Станислава II и III степеней, Святой Анны IV степени «За храбрость».
Бывшему царскому боевому офицеру ничего не стоило дважды спасти от смерти своего хозяина, что вызвало зависть до зубовного скрежета у Джамоледдина, приближенного Амануллы, о котором тот сам неоднократно говорил, что у него сердце не барса, но змеи.
То, что произошло под Мервом у крепости Абдалла-хан-Кала, случилось уже во второй раз. Впервые молодой эмир оказался под прицельным огнем своих недругов 8 августа 1919 года, в тот самый день, когда был подписан прелиминарный мирный договор между Лондоном и Кабулом, фактически признающий независимость последнего.
Британское командование предоставило в распоряжение Амануллы автомобиль, в котором тот ранним утром въехал в Равалпинди со стороны античных архитектурных строений Таксила, бывших когда-то столицей народа гандхаров. Проезжая мимо так называемой Ступы Ашоки Великого эскорт эмира попал под беспорядочный обстрел, который велся со стороны развалин — ох, уж эти «стреляющие руины» в судьбе молодого афганского правителя! Первым же залпом был убит один из всадников конного сопровождения, другой ранен и истекал кровью, корчась в пыли у ног своего скакуна. Урус-Кяфир, не мешкая, закрыл Амануллу-хана собой, прежде чем кто-то вокруг, в том числе и сам объект покушения, успел понять, что произошло на самом деле. Спешившись, воины верхового конвоя, рассредоточились вдоль обочины дороги и открыли огонь по погруженным в предутренние сумерки каменным нагромождениям древнего индийского городища. Стреляли с колен, как требовал устав того времени, винтовки перезаряжали медленно, поэтому, наверное, ни разу и не попали. После, обследовав местность, не обнаружили никаких следов злоумышленников, исключая пару десятков стреляных гильз, отраженных затворами скорострельных карабинов.
Когда в британской миссии, прибывшей в Равалпинди на переговоры с Амануллой, узнали о вероломном нападении на эмира, долго сочувствовали тому и возмущались наглостью бандитов. Но в этих сетованиях и стенаниях было больше дипломатического такта, нежели искреннего сочувствия. Аманулла, как человек восточного воспитания, без труда раскусил эту манерность и деланость в выражении истинных чувств сострадания, поэтому не поверил своим английским партнерам. Переговоры начались нервно и вязко, без малейшего доверия сторон.
— Любезный эмир, — начал разговор генерал Дауэр, тот самый, чей корпус преградил путь наступающим пуштунам, вдохновленным своими успешными действиями под крепостью Тал, на линии Дюранда, — не буду скрывать от вас, в окружении его величества короля Георга V есть немало тех, кто хотел бы видеть на вашем месте вашего дядюшку Насруллу-хана.
— Я это в принципе уже понял, проезжая сегодня утром мимо каменных глыб Таксилы.
— Но вы и нас должны понять, уважаемый Аманулла. — Дауэр фамильярно похлопал молодого правителя по плечу, нарушая не только рамки дипломатического этикета, но и приличий в культурном обществе вообще. Тем самым он, видимо, хотел показать, что считает себя, невзирая почти на монарший титул своего визави, главным действующим лицом на этих переговорах.
— Так вот, вы должны нас понять, эмир, — повторил генерал после последовавшей непродолжительной паузы. — Сегодня в Лондоне не против того, чтобы Афганистан стал свободной страной. Просто наш Форин-офис несколько озадачила та поспешность, с какой вы стремитесь уйти из-под влияния Британской Короны, фактически бросив нас, своих искренних и преданных друзей, в очень тяжелый момент, который мы переживаем на Среднем Востоке.
— Не слишком ли громко сказано, дорогой генерал? — прервал его панегирик Аманулла. — Искренние и преданные друзья! С каких это, интересно знать, пор? Не ваши ли аэропланы всего три месяца назад бомбили Кабул? Убили, правда, всего нескольких лошадей, но тем не менее очень напугали моих подданных. Даже если, допустим, я вам поверю, после таких дружественных действий мне трудно будет заставить поверить афганцев в вашу честность.
