Озадаченно прикусив губу и подивившись, как все же раздутое самомнение мужчины подвигает женщин на исправление внешнего вида, залепила вторую пощечину.
– За что?! – завел свою шарманку богом обиженный Магриэль, схватившись за вторую щеку.
– Не за что, – наставительно заметила я, разглядывая плоды своих усилий, – а от кого!
– Что значит – от кого? – поинтересовался Лелигриэль и на всякий пожарный случай отодвинулся подальше.
– Это значит – получи приз от Гринписа! – безмятежно заявила я, полностью уверенная в своей правоте. Ухмыльнулась. – Это такие защитники природы.
– А они-то тут при чем? – вытаращился на меня брюнет и даже отнял ладошки от пострадавших мест.
– Видишь ли, охмуряемая тобой Маргаритка гордо носит имя цветка и ассоциируется у меня с милым гиппопотамчиком в брачный период, – развела я руками.
– Все бабы – дуры! – неосторожно подвел черту Магриэль и подписал себе сто пятый смертный приговор.
Выслушав общеизвестную, но в корне неправильную сентенцию, я ножкой изящно задвинула в дальний угол жалкие ошметки совести, правил приличия и воспитания и влепила от души третью оплеуху.
– Вевя! – заорал обманутый в лучших чувствах осколок мужского шовинизма. – Фесас за фто или от кофо?
– А Бог троицу любит! – припечатала я. – Чтоб было. Нам, дурам, все простительно. Что с нас, баб, взять? Волос долог, ум короток… но прошу учесть – у нас длинные и крепкие руки… и ноги, – добавила, покосившись на свои нижние конечности.
– Лелечка, если ты закончила буянить, может быть, мы все же дойдем до караван-сарая? – тихо прошептал Болисиэль, рассматривая умиленными глазами сцену убиения мной, грозной, недотепистого сына эльфийской природы.
– Да-да… Мы его потом повоспитываем! – полушепотом клятвенно пообещал Лелигриэль, прижимая руки к груди и глядя на меня умоляющим взором. – Мы его научим всех любить и уважать!
– Родина на первом месте! – уподобившись Жанне Д’Арк, пламенно заявила я и отправилась в каком-то направлении, уверенная: если ошибусь, то меня обязательно повернут в нужную сторону.
В силу сложившейся традиции мы немножко поплутали, намотали положенные семь верст, полаялись, помирились после моей угрозы: «С места не двинусь!» – и усугубления телесного ущерба ляганием и пинанием, когда они попытались меня сдвинуть и отнести. В общем, дошли весело и практически без приключений.
Караван-сарай встретил нас необъятными размерами и неуемной суетой. По широкому двору внутри громадного приземистого здания носились люди и нелюди, передавая друг другу бумаги и указания, обмениваясь впечатлениями и обсуждая происходящее. Настоящий муравейник! С большим трудом мы отловили мелкого вертлявого мальчишку-посыльного.
Внимательно выслушав наши вопросы, нетерпеливо суча ногами и даже изредка подпрыгивая на месте, парнишка ткнул грязным пальцем в сторону небольшой резной дверцы справа и важно сообщил:
– Туда ступайте, мадам Мари Лэвэ разберется! – И дал деру.
Имя местного менеджера показалось мне подозрительно знакомым. Я никак не могла вспомнить, где и когда я его слышала. Хотя «лэвэ» наводило на определенные ассоциации и навевало грустные воспоминания о моем банковском прошлом.
Как только замаячила светлая мысль в глухом тупике уставших извилин, меня снова потащили сдавать, будто стеклотару. Мысль испугалась подобного натиска и безвременно затонула в Марианской впадине мозга, не донеся нужную информацию.
Ворвавшись в маленькое квадратное помещение, отгороженное войлоком и обильно уставленное позолоченной мебелью в завитушках, кругом застеленное и завешанное коврами, мы с трудом обнаружили посреди пестрого великолепия маленькую фигурку, сидящую около инкрустированного столика. Замотанная до самых глаз в переливчатые многослойные шелка изящная женщина с красноречивым именем спокойно попивала чай из тонкостенной расписной пиалы. Лукаво постреливая насурьмленными глазками, она молча ждала объяснений внезапному набегу.
– Вы мадам Мари Лэвэ? – откашлявшись и включив обаяние на все катушку, вопросил Магриэль, обдавая даму непреодолимым шармом.
– Меня зовут мадам Мари Лаво Мани, – мелодичным контральто поправила брюнетистого носителя неконтролируемых феромонов женщина.
И тут до меня дошло! Точно! Мари Лаво – знаменитая французская сводница, а приставка Мани многозначительно намекала на любовь мадам к презренному металлу.
У меня резко упало настроение, и сразу все перестало нравиться, особенно после того, как эльф вручил денежной даме пакет документов. Та, перебрав бумажки наманикюренными пальчиками, спросила:
– С кем я могу обсудить деловые вопросы?
– Со мной! – ответили мы с Магриэлем в унисон.
И меня в компании длинноухих братцев тут же выставили за дверь.
Вот она, женская доля! Как на амбразуру грудью – так это к нам, а как что обсудить – так пожалте на выход и не мешайтесь под ногами. Ладно, я вам припомню! Все припомню! Когда им нужно будет затыкать дырки в дзоте, я им посоветую ноги поднимать повыше и самим совать в нужное место, чтоб враги сначала оттяпали то самое, сокровенное!
Маринуясь под жаркими лучами солнца, я не пожелала отойти от двери и уселась рядом на деревянный обрубок, предоставив лопоухих братцев самим себе. Злилась я долго, перебирая в уме планы отмщения вредным ушастым, но по истечении какого-то времени волна злости и раздражения потихоньку улеглась. Я невольно стала прислушиваться к доносившимся изнутри звукам.
Слышно было весьма плохо. Долетали какие-то обрывки фраз и то в основном те, что выкрикивал брюнет.
«Странно! – сощурила я глаза. – С чего бы? Обычно он так орет только тогда, когда я его достану. Или кто-то денег попросит. Но мы за все уже заплатили? Или нет?»
– Нет! – раздался очередной истерический вскрик Магриэля, сменившийся бубнежом мадам.
И я впервые в жизни пожалела, что у меня уши обычные, а не эльфячьи. Нет возможности подслушать, что они так жарко обсуждают.
– Ни за что! – Снова яростный вопль души мужчины и медовое журчание ласкового, но – увы! – неразличимого голоса женщины.
– Теть, а теть, – заныл над ухом детский голос. – Купи фуражку!
– Уйди, мальчик, – отмахнулась я, прислушиваясь к «тайнам мадридского двора».
– Те-оть, купи фуражку. – Назойливый овод не сдавался, продолжая зудеть над ухом. – Дай денюжку! Кушать хочется!
– Мальчик! У меня денег нет. – Я покрутила пустыми руками, но женское сердце растаяло и возжелало помочь голодному ребенку.
Чумазый взъерошенный пацаненок, державший в руках симпатичную винтажную фуражку, хитро прищурился и предложил:
– Тогда поменяй!
– На что менять? – растерялась я. – На мне дорогих побрякушек нет. – Ощупала голую шею и с грустью вспомнила: опять забыли фикакуса! Он утром спал как убитый в углу комнаты и не бросался в глаза, вот второпях про него и не вспомнили.
– Что-то случилось? – Из ниоткуда возник Болисиэль.
– У тебя деньги есть? – задала я насущный вопрос.
Вдвоем с парнишкой мы в нетерпеливом ожидании уставились на эльфа.
– Есть немного, – признался шатен, но тут же опомнился: – А зачем?
– Дите голодает, хлебушка хочет, – объяснила я. И, не сговариваясь, мы с мальчишкой заныли:
– Дай денег, дай, пожалей сироту!
– Вымогатели! – Болисиэль полез шариться по карманам и где-то в недрах одеяний откопал заначку в виде потертой серебряной монетки. Покрутив ее в руках, протянул ребенку: – Хватит?
