вам известно о мистере Фоксборо и что между вами произошло. Если вам нечего сказать на этот счет, мы не станем вас задерживать.
Коронер не мог придумать ничего действеннее. Одна мысль, что без него могут обойтись, привела Тотерделя в трепет. Он возразил более покорным тоном:
— Я только хочу обозначить все как можно яснее… Сожалею, что истина может оскорбить мою крестную дочь, миссис Фосдайк; но если, сэр, на этом предварительном дознании вы желаете получить сжатые показания, то я, конечно, могу представить вам краткий очерк…
«Предварительное дознание», «краткий очерк» — эти фразы вывели коронера из себя. Он счел дерзостью мнение, что ему, якобы, достаточно неполных сведений.
— Мне остается только заметить, мистер Тотердель, что это дознание не может продолжаться бесконечно, — произнес он резко. — Если у вас есть что сказать, может быть, вы потрудитесь сделать это без отступлений? Иначе я вызову другого свидетеля.
Это заставило Тотерделя несколько умерить свою словоохотливость; довольно неопределенно и бессвязно он рассказал, как познакомился с приезжим на открытии театра, как тот с любопытством расспрашивал о разных лицах, особенно о том, кто такая мисс Хайд, как он, Тотердель, поднял афишу и узнал имя незнакомца и как он предоставил драгоценные сведения полиции, тем самым оказав стране важную услугу.
Никто не слушал показаний Тотерделя так внимательно, как Сайлас Ашер, хотя он все время оставался на заднем плане.
— Интересно, что расскажет следующий свидетель? — С такими словами обратился к сыщику инспектор Трешер.
— Мне и самому любопытно послушать, — ответил сыщик.
— Не понимаю, что нам может разъяснить молодая женщина из Лондона…
— Кто знает! — спокойно возразил сыщик. — Порой молодые женщины удивительнейшим образом проясняют дело…
Элен Метланд, скромно одетая девушка приятной наружности, выглядела встревоженной. Она показала, что служит у миссис Фоксборо в Тэптен-коттедже, в Риджентс-парке, слышала об убийстве, но о мистере Фосдайке ей не известно совершенно ничего. Ее господин часто отсутствует дома, последний раз она видела его неделю назад в Тэптен-коттедже. Также девушка заявила, что, хоть ее господина и подозревают в совершении преступления, она уверена: он в этом не виноват.
Коронер несколько нетерпеливо взглянул на инспектора Трешера, как бы говоря: «Слушать показания таких свидетелей — пустая трата времени».
Инспектор со своей стороны взглянул на Сайласа Ашера — это он настоял на приезде Элен Метланд, но сыщик куда-то исчез. Коронер заявил, что свидетельница больше ему не нужна, и девушка хотела уже уйти, когда мистер Трель вдруг встал и сказал:
— С вашего позволения, мистер коронер, я задам свидетельнице несколько вопросов.
Коронер дал согласие. Тогда мистер Трель предъявил кинжал, игравший главную роль в истории этого преступления, и спросил Элен Метланд, видела ли она прежде эту вещь.
Девушка вскрикнула; после минутного сомнения она неохотно произнесла:
— Да.
— Где вы видели ее?
— В Тэптен-коттедже, иногда в гостиной, но еще в кабинете мистера Фоксборо.
— Боже мой, Фил! — шепнул Герберт Морант своему товарищу. — И мне знаком этот кинжал. Я часто держал его в руках, его использовали как разрезной нож для книг…
— Сочувствую, — ответил Сомс, пожимая руку своему другу.
— Что ты хочешь этим сказать? — испуганно спросил Герберт.
— Тише! — ответил Фил. — Только то, что дело принимает для мистера Фоксборо очень дурной оборот. Где он может быть? Трудно предположить, что он не знает, в каком ужасном преступлении его обвиняют.
— Какие страшные вести мне придется везти в Лондон… — прошептал Морант.
— Дело плохо, но мы не все еще выслушали, — возразил Фил.
— Вам известно, — продолжал мистер Трель, — брал ли мистер Фоксборо с собой этот ножик, когда уезжал в последний раз?
Свидетельница этого не знала.
— Когда вы его хватились?
— Я и не приметила, что его нет.
— Так, может быть, ножик находится в эту минуту в Тэптен-коттедже?
— Может быть… — неуверенно произнесла девушка, но потом вспомнила, что в последнее время не видела его.
Мистер Трель сказал, что ему не о чем больше спрашивать свидетельницу, а инспектор Трешер заявил коронеру, что у него свидетелей больше нет. Бедная Элен Метланд удалилась в слезах, опасаясь, что навредила своими показаниями госпоже, которую любила и уважала.
Потом заговорил коронер. Прежде всего, он указал на разногласия во мнениях врачей: доктор Денкомб считал это самоубийством, а доктор Ингльби думал, что рану такого рода самому себе нанести нельзя. Кем бы ни был номер одиннадцатый, покойный знал его под именем Фоксборо, он так и спросил о нем. Показания Тотерделя были несущественны: он не мог знать, точно ли это Фоксборо, потому что афиша не могла служить удостоверением личности; но если вследствие приговора присяжных Фоксборо будет арестован, тогда свидетельство Тотерделя станет чрезвычайно важным: ему придется сказать, тот ли это незнакомец, которого он видел в театре. Коронер обратил внимание присяжных на показания последней свидетельницы. Элен Метланд узнала в оружии, которым было совершено преступление, вещь, принадлежащую ее господину. Причина убийства, если присяжные сочтут это убийством, пока оставалась невыясненной. Факты были таковы: мистер Фосдайк приехал в «Веточку хмеля» на ужин с незнакомым господином, которого он при хозяине и слугах назвал мистером Фоксборо. За ужином между ними произошла ссора. Фоксборо уехал утром, и с тех пор его никто не видел, а днем его гостя нашли убитым. Кроме того, орудие преступления оказалось собственностью Фоксборо. Разумеется, господа присяжные могут счесть это самоубийством, но, если они остановятся на убийстве, коронер предоставит им решать, обвинить ли в умышленном убийстве Джеймса Фоксборо.
Присяжные совещались недолго и нашли Джеймса Фоксборо виновным в умышленном убийстве.
Все ожидали этого приговора, а между тем он произвел на многих совершенно неожиданное действие! Стертон, например, пришел в неописуемое волнение: он не знал, стоит ли ему довести до сведения полиции, как именно беглец обеспечил себя деньгами. Он ужасался при мысли, что окажется замешан в таком деле, но хотел исполнить долг совести перед государством. В итоге, отправляясь на железную дорогу, Стертон решил, что нет необходимости спешить. Можно подождать день или два.
Тем временем Филипп Сомс говорил своему другу:
— Конечно, бессмысленно просить тебя приехать ко мне сейчас, Герберт. Но помни, что недели через две, когда мы все немножко оправимся от этих треволнений, я буду ждать твоего приезда.
— Я и сам очень этого хочу, но сегодня мне надо вернуться в Лондон. Ты говоришь, тебе тяжело было сообщить страшное известие о смерти мужа миссис Фосдайк… Но подумай, Фил, как я скажу несчастным женщинам о приговоре, который вынесли их мужу и отцу?..
— Да, это непросто, очень непросто, — согласился Сомс, пожимая руку другу. — Дай Бог тебе сил, чтобы перенести это с твердостью.
Когда Филипп направлялся с доктором Ингльби на железную дорогу, их догнал Сайлас Ашер.
— Одну минутку, доктор Ингльби, — шепнул он старику, — узнали вы что-нибудь насчет письма?
— Нет, вынужден признать, что все поиски оказались безуспешными; а вы все еще придаете этому важность?
— Я вам говорил, — ответил Сайлас Ашер, — что это письмо стоило сто фунтов несколько дней тому назад. А теперь я вам скажу, что оно стоит двести.
С этими словами сыщик исчез.
