При партмонополии издательского дела он не мог издавать свои книги: требовалось «напутствие» СП. Не диво, что большая и лучшая часть созданного поэтом Александром Соболевым нашла пристанище в его столе. (Публикаций у него почти не было, следовательно, не было и заработка. И не будь гонорара за исполнение «Бухенвальдского набата» — вот тут «други дорогие» ничего сделать не могли! — пришлось бы нам туго, так как я осталась без работы. В Московском радиокомитете, где я была репортером, учинили еврейский погром: уволили всех евреев-корреспондентов и меня — жену такового.)
Издатели с Соболевым «играли». А издатели были кто? Да все те же советские писатели. В 1963 году в издательстве «Московский рабочий» и в 1968 году в издательстве «Советская Россия» были разыграны спектакли, поставленные, судя по почерку, одним режиссером. Сначала рукопись принимали к изданию, заключали договоры, включали в публикуемые планы с отличными аннотациями, а потом... отсылали рукопись автору бандеролью по почте, рассчитывая получение бандероли (с точностью до дня) к какому- нибудь общему празднику. Чтобы побольнее уколоть.
И вот, вместо того чтобы немногие часы и дни, когда отступала болезнь, отдавать творчеству, оскорбленный поэт «поднимал брошенную перчатку» — вступал в навязанный конфликт. Он обращался в поисках справедливости в суд, в советский суд. Противоположная сторона пускала в ход тяжелую артиллерию «телефонного права» и «телефонного сговора». Многомесячная тяжба с «Советской Россией» закончилась частичной победой Соболева: с издательства взыскали в его пользу гонорар за неизданную рукопись. Но только после личного вмешательства самого председателя Верховного суда. Почему я называю решение Верховного суда частичной победой? Потому что стихи остались неизданными. Преодолеть новый круг тяжбы у инвалида не было сил. К тому же он понимал: перевес сил не в его пользу, дальнейшая борьба бесплодна.
На память остался отзыв о сборнике стихов Соболева литературоведа, академика Л.И.Тимофеева: «Каждый, кто прочтет эти стихи, станет чище, лучше...»
В те времена на предприятиях, в учебных заведениях, в институтах, колхозах часто проводились «встречи с писателями». Они транслировались по телевидению или позже давались в записи. Можно ли придумать лучшую рекламу? Но Александру Соболеву, песню которого знал, пел без преувеличения каждый, это, как и многое другое, было «не положено!». Его замалчивали. Успешно. Поэт Соболев был забыт при жизни, не став известным.
Поведаю еще об одном «не положено!» в судьбе поэта. Не иначе как международная известность «Бухенвальдского набата» вынудила Советский Комитет защиты мира, правда 12 лет спустя, в 1973 году, наградить Соболева медалью «Борец за мир», нет, не международной «За укрепление мира между народами», а, так сказать, местного значения. Вы думаете, вручали ему эту медаль публично, торжественно, на заседании Комитета защиты мира, в присутствии гостей и представителей общественности, прессы? Нет. Ответственный секретарь Комитета в своем кабинете один на один отдала Соболеву медаль. Приватно. Правда, руку пожала...
Может быть, Александр Соболев был нехорош собой и его стеснялись показать людям? А если без шуток, то и здесь поэта лишили возможности предстать перед почитателями его песни. Под большим секретом один из сотрудников Комитета поведал Соболеву о том, что попытки иностранцев встретиться с автором антивоенной, антифашистской песни «Бухенвальдский набат» всегда пресекались: в одних случаях ссылкой на его нездоровье «в данный момент», в других — на отсутствие в Москве «в данный момент». Его и здесь прятали, и здесь замалчивали.
Сунув, будто украдкой, Соболеву медаль «Борец за мир», Советский Комитет защиты мира постарался навсегда о нем забыть. Иначе чем и как можно объяснить стойкое, неизменное отторжение, отстранение борца за мир, поэта Соболева от участия в международных и союзных антивоенных акциях, которых проводилось в пропагандистских целях очень много? Собирались форумы, плыли теплоходы в разные страны с миротворческими миссиями. И всегда, на всех антивоенных мероприятиях не хватало одного места — для автора лучшей антивоенной песни. По какой такой причине?
Помню, в 1965 году в Москве проходил форум «Женщины Мира в борьбе за мир». Концерт при закрытии форума начался песней на стихи Александра Соболева «Женщины мира» (музыка Юрия Ефимова) и закончился, как заканчивались в те годы все сколько-нибудь заметные собрания, а уж значительные и подавно, — «Бухенвальдским набатом». Где находился тем вечером автор двух этих песен? Логично предположить, что сперва в качестве почетного гостя форума принимал участие в его работе, а затем вместе с делегатами и другими гостями переместился в концертный зал на торжественное закрытие. Увы!.. Успех своих песен — успех бурный, шквальный, когда зал взрывался аплодисментами, — он наблюдал дома, сидя у телевизора. Я это хорошо запомнила. Как сейчас вижу выражение его лица: глубоко сосредоточенный, без улыбки взгляд, устремленный на экран и... казалось, мимо, в себя... тогда я поняла с ужаснувшей ясностью, как можно убивать человека, не прикасаясь к нему, как можно отравить счастье и радость от творческой удачи.
И теперь, десятилетия спустя, я определяю его тогдашнее состояние словами Федора Абрамова: «А ты, оплеванный и униженный, пиши многие годы. Вот это — подвиг! Вот это — мужество!»
К описанию разных «не положено!» в жизни поэта Александра Соболева прибавлю еще и такое: ни к одной своей «круглой дате» не сподобился он услышать, как это было заведено: «За выдающиеся заслуги... наградить...»;
За «Бухенвальдский набат» поэт Соболев не заслужил в глазах компартии даже простого «спасибо». Народ неистовствовал, внимая песне, а партия и правительство были, как всегда, не в ладах с мнением народа.
Мне приходится напоминать, что Соболев был инвалидом войны пожизненно. Издеваться над здоровым человеком — стыдно, непорядочно. Глумиться над инвалидом — преступно, кощунственно. И вот после такой «преамбулы» задаю вроде бы риторический вопрос: допустимо ли, нравственно ли отбирать у инвалида заработанные им деньги?.. Но власть партийная, отбиравшая гонорары у поэтов и композиторов за выпущенные грампластинки, не сделала исключения и для инвалида Соболева.
Фирма «Мелодия» не успевала поставлять в торговую сеть грампластинки с «Бухенвальдским набатом», вышло их, как сказали Соболеву, что-то около девяти миллионов. Доля гонорара автора стихов составляла, по приблизительным подсчетам, почти миллион рублей, тех, доперестроечных, неинфляционных. Чтобы получить представление о размерах гонорара в современных дензнаках, надо к упомянутому миллиону приписать четыре нуля... Соболев из заработанных за грампластинки денег не получил ни копейки. Написал Косыгину, попросил хотя бы двадцать тысяч (из миллиона). Ответа не последовало... И когда автор знаменитого произведения собрал документы для оформления пенсии по возрасту, его средний заработок составил 275 рублей. Может быть, ему дали персональную пенсию? Нет, он и этого оказался недостоин.
Странные мысли приходят в голову, когда вспоминаешь незначительный вроде бы эпизод, связанный с «Бухенвальдским набатом» и его автором.
Как рассказал Александру Соболеву знакомый артист Ансамбля песни и пляски Советской Армии, он оказался случайным свидетелем разговора, происшедшего во время гастролей ансамбля во Франции. Успех «Бухенвальдского набата» был, как всегда, огромен. После концерта к руководству ансамбля обратился один из слушателей. Этот человек хотел узнать, каким образом он может в благодарность за «Бухенвальдскии набат» передать в подарок автору слов этой песни легковой автомобиль.
Присутствовавший при этом «человек в штатском» ответил: «У него есть все, что ему нужно»!
Можно ли себе представить, что и четыре года спустя после начала победного шествия «Бухенвальдского набата» по всему миру поэт Соболев продолжал жить в бараке? Да, да, в бараке, «по уши» осевшем в землю, разумеется без каких-либо удобств. И, похоже, никто не собирался его оттуда извлечь. Между тем окружающим было непонятно, как это такому человеку не дают подходящую квартиру.
Во что обошлись поэту эти долгие барачные годы, надеюсь, ясно.
Чего стоило мне добиться свидания с секретарем парторганизации ЦК КПСС, тоже объяснять не надо. Но после разговора с ним, к счастью журналистом в прошлом, буквально через два дня нам прислали пять ордеров на квартиры — на выбор, все в хрущевках, одна другой хуже. Так мы переехали в малометражную двухкомнатную квартиру. У больного поэта появилось место для отдыха и работы — комнатка- восьмиметровка.
