Свистнула серой молнией стрела. Я выхватил её из воздуха и метнул обратно в лучника. Они стояли кругом. и я пошел по кругу, прорежая их, не давая перестроится, сводя на нет их численный перевес, сперва по месту, а потом окончательно. Лучники были в приоритете, сумей они отойти, пока я занимался остальными, они стали бы серьезной угрозой. Нельзя отбить все стрелы летящие с разных сторон… Я не дал им отойти. Оставшиеся пытались окружить, — я кружил вокруг них. Потом оставшиеся пытались встать стеной, — я сломал их стену. Волки пели в свои щиты – я отнял у них глотки. Сперва я работал одним мечом. Потом двумя. Потом, когда один лучник все же отскочил я показал ему, что и меч можно метать, — снова остался с одним… Странное у меня было состояние… Агрессия очень часто бывает лишь обратной сторона страха. А я их уже не боялся. Какой может быть страх у мясника с многолетним опытом, перед тушами для разделки? Я ненавидел их, но без страха. Это было похоже… Я просто гадливо давил их как смрадных тараканов. И я хотел, чтобы они знали за что я их потрошу, пусть это и снижало скорость работы. Тот, кому я это кричал, чаще всего уже не слышал. Но остальные слышали. Конечно я не мог давать каждому именно за его дела. Но никто не отменял такую штуку, как коллективная ответственность.
Жuла внутри бедра – За Виги, что не ожидал…
Клинок под подбородок – За Хари, что не бросил…
Вспоротая брюшина – Это тебе за Гроу, что кормила меня…
Сломанный хребет – За Халлу, что выхаживала меня…
Укол в центр грудины – За Халльдис, что не успела стать женой…
Расколотый череп – За Астрид втоптанную в дворовую грязь…
Отрубленная кисть – За Торви, что не разжал руки…
Удар ниже живота – За Ингибьёрг, что узнала хлев…
Из одного двоих – За Иллуги, что не боялся волков…
Все же они были храбрецы. Никто из них не убежал. И это не потому, что они не успели сообразить, что сегодня двенадцать не справятся с одним, что сегодня на одном двенадцать закончатся. Я дал им время понять, да и трусы почему-то обычно чуют такие вещи мгновенно. Ни один не ушел. Все они до конца пытались убить меня. Перли, рыча, захлебываясь собственной кровью, зажимая раны, размахивая обрубками конечностей, пытались вцепиться хоть зубами. Это было поганое – но братство До конца они прикрывали собой порывающегося прорваться ко мне Эйнара.
Поэтому Эйнар и остался последний.
Мы стояли друг напротив друга. Теперь торопиться уже было ни к чему. Даже Лейв застыл, перестав возится под трупом Геста.
— Страшно, Эйнар? — Спросил я.
— Я не ведаю страх. — Спокойно сказал он.
— Все братья-волки лежат. Горько, тебе?
— Они в славной битве ушли.
— Надеешься победить?
— Надеюсь сегодня славно попировать в Вальхалле. — Весело засмеялся он.
— Вспомни Вермунда и его семью, что были добры со мной. Их убив, ты сам позвал свою смерть.
— Я свою смерть с детства зову. Хватит трепать языком. Надоел.
— Ничем тебя не проймешь. Ну так и сдохни.
Всё-таки спешить было некуда, и я сперва положил на Эйнара несколько несмертельных ран. Максимально болезненных, а уж я-то знал в этом толк… Слезы выступали у него на глазах, но это не мешало ему до конца наступать на меня и при этом весело смеяться. Чем больше я его ранил, тем больше он хохотал. Его действительно было не пронять.
И я снял с него голову.
Когда он повалился, я еще некоторое время смотрел на лежащее передо мной тело. Незаурядный, но никчемный человек… Он убил семью Вермунда, а я убил его. И справедливость восстановилась, а равновесие нет. Так-то…
Я оглядел поле боя. Шевельнулось внутри сожаление эстета, ностальгия по идеальной кривизне персидской сабле, или длинному узкому римскому кавалерийскому мечу, которыми я владел сотни лет, и никогда не держал в руках. Да, ими бы я смог сработать более изящно… Более изящно… Аккуратнее был бы взрез на животе, вываливший кишки вон тому?.. Или ровнее был бы спил на лишенной головы шее вот этого?.. Мне Мите – городскому асфальтовому мальчику ХХI го века, стало дурно.
Я услышал за спиной сопение. Лейв застывши на время поединка снова пытался вылезти из под тела Геста. Я подошел, отвалил труп в сторону и помог Лейву подняться.
Лейв со всей силы ударил меня в лицо. Я почувствовал во рту кровь. Моя единственная рана за весь бой.
— Ты!.. — Яростно крикнул Лейв. — Ты их всех!.. А чтож ты тогда?!. Чтож ты тогда просто смотрел?!
— Прости, Лейв. — Мне стало горько, и я запнулся, пытаясь понять, как бы это ему объяснить. — Я тогда не умел так. Не знал что умею. Когда в реку упал, память отморозило.
Лицо Лейва оплыло гримасой.
— Если бы ты раньше вспомнил… Если бы ты только…
Он сел где стоял, обхватил голову руками, и зарыдал, отчаянно и безутешно.
Лопнула струна…
— Что-же, — Спросил меня Один. — Значит ты так и не проснулся.
— И что ты будешь со мной делать? — Спросил я.
— Пока не знаю, — он покачал головой. — А что будешь делать ты?
Это похоже у него был фирменный конек, переадресовать тебе же твой собственный вопрос.
Я кивнул на застывшего Лейва.
— Отведу его на побережье, и посажу на корабль. Пусть плывет к родственникам. Хоть Эйнар и умер, делать парню здесь одному все равно нечего.
— А потом?
— А потом хочу поговорить с тобой, Один… Насчет того, как мне вернуться домой.
Он взглянул на меня своими странными глазами.
— Домой… Это мы еще очень поглядим. Что с тобой теперь делать я еще не решил. Ну да ладно. Отведи парня, потом потолкуем.
— Надо ли мне для этого будет плыть на твой остров?
— Ведешь парня на побережье? Вот там и встретимся.
И мир снова ускорился.
— Лейв, — я положил руку на плечо. — давай-ка собирается. — собери серебро обратно в мешок, а я попробую отловить пару дроттских лошадей.
Что здесь можно сказать. Мы поймали лошадей. Я снял с дружинников деньги, и забрал мечи. Это было мое право. Мечи я завернул их в тюк на отдельную лошадь. Потом мы вернулись к реке и сделали погребальный костер для Бьёрна. Надеюсь, что этим мы не нарушили каких-то его медвежьих традиций. И только потом мы пустились в путь, искать дорогу к побережью. Мы нашли дорогу, и встретив на ней редких прохожих узнали куда нам ехать. Через две недели я увидел здешний океан. Он лежал до горизонта, покуда
