— Верно.
— Третий ряд — номер два, третий ряд — номер два, — послышалось в динамике.
Сестра резко обернулась, оттолкнула меня и побежала к автомату, в котором горела красная лампочка. Она покрутила ручку, привстала на цыпочки и сказала клиенту, высунув голову из-за автомата:
— Извините, автомат не работает.
Когда я подошла к ней, она грустно засмеялась:
— Не дают спокойно поговорить, да?
— Наверно, тебе тяжело целый день ходить взад-вперед в этой теснотище? — спросила я.
— Тяжело-то тяжело, да уж лучше, чем прислуживать кому-то. Правда. Ты ведь весной заканчиваешь школу, да? — Она посмотрела на меня. — Куда пойдешь работать?
— Хочу поступить ученицей в ателье европейского платья, — выпалила я. Это была моя давнишняя мечта.
Сестра ласково улыбнулась:
— Так ты станешь портнихой? Это хорошо. Тебе это подойдет — ты аккуратная и руки у тебя золотые.
— Третий ряд, третий ряд, — взывал динамик.
Сестра обернулась. Красного огонька нигде не было видно.
Она поднялась на цыпочки и посмотрела на мужчину с микрофоном. И я тоже приподнялась следом за ней. Повернувшись к нам всей своей неказистой фигурой, он приветливо улыбнулся, потом что-то негромко сказал сестре и бросил какой-то пакетик.
— Тебе, Сэцуко, — протянула мне его сестра. Это была шоколадка.
— Чего это он?
— А я говорила, что сегодня ко мне приедет сестренка, вот он и припас ее для тебя.
— Почему? — удивилась я.
— Наверное, хотел сделать мне приятное, — немного важничая, пояснила сестра, но, увидев мои удивленные глаза, хихикнула и добавила: — Понимаешь, я ему нравлюсь.
Я посмотрела на зардевшееся лицо сестры. Носик у нее был прямой, удивительно красивый. Глаза счастливо сияли.
— Сестренка, и тебе он нравится? — спросила я.
Она повернула ко мне лицо, улыбнулась одними глазами и сказала:
— Нет. Мне вообще не нравятся такие мужчины.
И сестра, словно актриса на сцене, к которой прикованы все взоры, царственной походкой заскользила по тесному пространству.
Она подождала, пока я догоню ее, и горделиво добавила:
— Не хочу связываться с таким неудачником! Мне нужен человек состоятельный и порядочный. Моя мечта — выйти замуж за богатого, пусть мать порадуется. Ну сколько можно жить в нищете? Вот о чем я думаю, Сэцуко.
— Да-а, — пробормотала я, запнувшись. И подумала: а захочет ли богатый, порядочный человек жениться на нищей девушке, которая даже школы не закончила, но, встретившись с серьезным взглядом сестры, которая, конечно, и сама понимала это, я ничего не смогла ответить.
Продажа
Я училась в девятом классе, и оставалось всего несколько дней до начала зимних каникул. Однажды вечером, вернувшись домой, я застала мать понуро сидящей у порога.
С утра она ходила перебирать уголь, но, видно, уже давно пришла — на ней была ее обычная шерстяная накидка, серые брюки и недавно купленные деревянные гэта. Не двигаясь, она мрачно смотрела на свои ноги; казалось, она сидит так уже много часов.
— Что случилось? — Я заглянула ей в глаза.
Мать медленно подняла голову, будто преодолевая неимоверную тяжесть, и с трудом проговорила:
— Кунио нашелся…
— Что? Где?
— На шахте Тауэ в Югэте, — нервно ответила мать, теребя свои прямые, рассыпающиеся волосы.
Ей было только сорок пять, но, измученная бедностью, она казалась лет на десять старше. Сидя без сил у порога, она была похожа на старуху, сгорбленную от работы на шахте и шитья.
— Он что, работал в шахте? С таким здоровьем?!
— Да. И вот, свалился. Начал харкать кровью. Этот неслух, — ворчливо сказала мать.
— Харкает кровью? Это серьезно? Ты ездила к нему? — испуганно спросила я.
— Ездила. На этот раз выкарабкался.
— Он в больнице на шахте Тауэ?
— Да разве там есть больница? На этой-то шахте!
— А где же он?
— В городской больнице. Но он там недолго пробудет. Его надо перевозить в туберкулезную больницу.
— А где есть туберкулезная больница?
— В Иидзуке. Больница Кахо в Иидзуке.
— Нам нужно будет ехать в Иидзуку?
— Не знаю. Может, они сами его перевезут.
— Значит, туберкулез…
Я присела рядом с матерью и вздохнула.
— Деньги! Нужны деньги! — закричала вдруг мать.
Я посмотрела на нее с испугом — уж не сошла ли она с ума? Взгляд у нее остановился, пересохшие губы дрожали.
— Мамочка! — я крепко сжала ее руку.
Она пришла в себя, поморгала и глубоко вздохнула.
— Надо придумать, где взять деньги, — упрямо повторила она. Потом с трудом поднялась.
— Куда ты? — спросила я, тоже вставая.
Мать посмотрела на меня отчаянным блуждающим взглядом:
— Хочу сходить к Таминэ.
— Не ходи к Таминэ, он ведь сдерет огромные проценты. — Я испуганно схватила мать за рукав.
— Пусти. Ерунду ты говоришь.
Она сердито посмотрела на меня, вырвалась и ушла.
Я закрыла за ней дверь и вошла в пустую комнату. Старший брат работал во вторую смену и был в шахте, младший бросил дома портфель и пошел гулять.
Дом не отапливался и совсем промерз. Слышно было, как у соседей играет радио: доносилась «Песенка погонщиков».
Я взглянула на дырявые татами. Раньше здесь, у алтаря, лежал футон, на котором спал Кунио. От лекарств и чая на полу остались черные пятна. Ясно вспомнился брат, тихо сидевший в углу и мурлыкавший себе под нос, мастеря цветы.
Он нашелся, но уже в больнице, с туберкулезом, и опять нужны деньги! Отчаяние охватило меня.
Я застыла посреди комнаты. Мать отправилась к Таминэ. А ведь мы и так еще не расплатились с долгами — чем же будем отдавать, если она займет еще? В конце каждого месяца мать бегала от кредиторов, бывало — даже пряталась в шкаф. И тогда оправдываться приходилось мне.
