– И не подумаю! Ничего тебе не удалось
– У-успела?..
– Твоя надменная Клеопатра снизошла до обыкновенного банкира! Она спала со мной! Да-да, спала… Я пообещал ей то, чего она напрасно ждала от тебя. Законный брак! И она клюнула…
Злой дух, обуявший Зубова, словно вселился теперь в Сатина. Он сыпал интимными подробностями, неопровержимыми доказательствами близости с женщиной, которые мог знать только любовник…
Зубов побагровел и схватился за грудь. Краска стремительно отхлынула с его лица, на лбу выступила испарина. Он задыхался.
– Прекратите! – крикнула Глория на банкира. Но тот вошел в раж, не понимая, что творит. Либо, напротив, отлично осознавая последствия.
Зубов захрипел. Она бросилась к нему, нащупала пульс.
– Нужен врач! Срочно вызывайте «скорую»! Лавров набирал номер неотложки, не попадая пальцами на кнопки сотового. Хозяин дома умирал…
Глория возилась около Зубова скорее из чувства врачебного долга, чем с надеждой спасти ему жизнь. То, о чем он говорил, сбывалось с жуткой точностью…
Сатин замолчал, с жестоким любопытством наблюдая за происходящим. Пальцы Зубова разжались, и маленький ключик выпал из них на обивку кресла…
– Все… – пробормотала Глория, убедившись в тщетности своих усилий. – Он не дышит…
– «Скорая» приедет через полчаса, не раньше, – сообщил Лавров. – Еле дозвонился.
Банкир молнией метнулся к креслу, где сидел, откинувшись, белый и неподвижный Зубов… схватил ключик и бегом пустился к вожделенному
– Держи его! – сам себе скомандовал начальник охраны.
Ему не удалось остановить Сатина. Тот добрался до «ставен», открыл их, сунул руку в карман, вытащил баллончик и…
– Не надо! – крикнула Глория.
Что-то едкое брызнуло из металлического баллончика на портрет. По залу поплыл кисловатый запах. Краска зашипела, вспучилась, пошла пузырями, смешалась и поползла вниз, стекая на бронзовую полосу багета…
– Ну, теперь все! Кончено! – расплылся в счастливой улыбке банкир.
На том месте, где было лицо
– Где же перстень? – с любопытством спросил Лавров.
Он искал глазами руку изображенного на холсте человека, но та не уцелела. В углу, где по идее должен был находиться перстень со знаком Мироздания, громоздились безобразные потеки…
– А был ли перстень? – продолжал ухмыляться довольный Сатин.
– Если и был, то мы уже его не увидим…
– Может, Зубов все придумал! Он просто свихнулся на почве неразделенной любви… к театру. Полина рассказывала мне, как он пытался играть Антония… Было смешно!
– Зачем же вы тогда залили картину кислотой?
Улыбка слетела с губ банкира, глаза стали колючими.
– На всякий случай. Слава Богу, я не успел рассмотреть ни кавалера, ни перстня на его пальце. Надеюсь, проклятие рода Сатиных меня не коснется… и я, наконец, смогу жить, как все обычные люди.
В его голосе прозвучали скорее сомнения, чем уверенность…
Заключение
После трагической развязки в Летниках Глорию неудержимо влекло в Останкинское имение Шереметевых.
На фоне пасмурного зимнего неба дворец в своей классической, почти идеальной красоте казался такой же прекрасной тенью, как и его легендарные обитатели. Розовый фасад, стройные колонны, летящий купол…
Шел мелкий снежок. Музей был закрыт для посещений. Глория побродила по берегу покрытого льдом пруда, представляя, как по его глади плавали нарядные лодки с разодетыми дамами и кавалерами, как ночью отражались в его черном зеркале огненные фейерверки…
Где-то здесь, в исчезнувшем парке или в гулких залах господского дома, все еще витает дух загадочного
Быть может, где-то в музейных запасниках пылится еще один
Такого же мнения придерживался и карлик. Он ясно дал ей понять, что поиски перстня на этом не закончатся, равно как и гибельное стремление людей заглянуть в глаза собственной смерти…
– Ну, где ты пропадаешь? – спросила она запыхавшегося Лаврова, который спешил ей навстречу.
– Колбин завалил делами, продыху не дает…
– Ты говорил с Митиным?
– Да… он умоляет меня убедить Тамару, что убийца – Зубов. Благо, тот изложил свои признания не только в устной, но и в письменной форме.
– Чтобы ни у кого не осталось сомнений: он тот,
– Искусство – страшная сила. Я начинаю понимать Шанкину, которой становилось плохо в картинных галереях.
– Вижу, эта история пошла тебе на пользу, – засмеялась Глория. – Что Тамара? Простила своего ухажера?
– Нет. Она и слышать о нем не хочет…
Митин, в надежде привлечь внимание Тамары Наримовой, перестарался с ролью убийцы. Он клялся и божился, что все сочинял на ходу и про аварию сболтнул ради пущего эффекта. Угадал случайно, по наитию! Пораженная подобным перевоплощением, женщина заподозрила в нем скрытые задатки маньяка. Кроме того, актриса не могла простить Митину, что он заглянул в темные уголки ее души, где прятались злоба и зависть к чужому счастью. Хотя счастье-то оказалось призрачным. Теперь Тамара не желала бы оказаться на месте бывшей примы бывшего театра…
Труппу распустили. Режиссер Канавкин ушел на преподавательскую работу. Актеры устраивались, кто куда… Наримова собиралась уезжать из Москвы. Митин пытался оправдаться перед ней и загладить свою оплошность любыми способами. Роль убийцы получилась у него куда лучше, чем роль влюбленного.
Лавров ему сочувствовал. Он сам терялся в догадках, как покорить сердце Глории, и порой готов был на отчаянный шаг. Он смотрел на ее профиль, на мокрые от падающего снега колечки волос, изнывая от желания взять ее под руку и не смея сделать этого.
– Знаешь, что я прочитала в тетради Сатина? Оказывается, масоны считали перстень со знаком Мироздания одним из самых могущественных мистических реликвий. И тоже охотились за ним.
– К черту перстень! – взвился начальник охраны. – Давай просто пройдемся, подышим воздухом. Поговорим, наконец!
– Так я же и говорю…
Она поскользнулась. Лавров обрадовался поводу подхватить ее под локоть и сразу ощутил жар в груди и быстрые, сильные удары пульса.
– …в тетради написано, что будто бы Максим Геппенер приобрел по случаю у скупщика краденых драгоценностей на Хитровом рынке некий перстень, – продолжала она. – С красным камнем и каким-то знаком…
«Пусть говорит о чем угодно, лишь бы позволяла быть рядом с ней, – смирился Лавров. – Лишь бы слышать ее голос… вдыхать запах ее духов…»
