Крестовые походы; для общих интересов в феодализме не было места.
Чтобы проследить характерные черты феодального быта, столь долго господствовавшего в Европе, нужно, очевидно, обращаться не к этим внешним событиям, имеющим частный интерес и случайное происхождение, а к тем мелким самостоятельным уголкам, на которые разбил феодализм западно– европейское общество и в которых он сосредоточил всю жизнь того времени, т. е. нужно рассмотреть феодальную сеньорию. Сеньория составляла основной элемент феодального строя, его первичную частичку, которую нельзя разрушить без того, чтобы не уничтожить феодального порядка. Что же имеется в виду под именем феодальной сеньории? Представим себе более или менее обширное поместье, вся земля и Население которой признает верховную власть одного помещикасеньора, и мы будем иметь перед собой простой лен или простой феод. Из совокупности таких сеньорий и образовывалось феодальное государство, а из населения его слагалось феодальное общество. Во Франции же каждая подобная сеньория уже к XI в. была самостоятельным государством. Во главе каждой сеньории стоял владелец ее сеньор или феодал, совмещавший всю возможную для того времени полноту власти и прав. Он был прежде всего помещиком– землевладельцем: на далекое пространство его замок окружали возделанные поля, густые леса и разные другие угодья, и куда бы он ни кинул свой взгляд с высоты замковых сооружений, он повсюду видел свою землю, свое поле, свой, ему только принадлежащий лес. Он, далее, был господином всех людей, живущих в пределах его владений; всякий, кто вставал и ложился спать на его земле, был подчиненным ему человеком, его крепостным слугой, батраком, обязанным ему разного рода повинностями и оброками и своим трудом обеспечивавшим его материальный достаток и довольство. Наконец, он был государем, пользовавшимся не только автономией, но и почти самодержавием. Как государь, он имел свое войско, мог чеканить свою монету, устанавливал и собирал общественные налоги и подати, и имел право объявлять войну и противился всякому вмешательству в его дела, законному и справедливому так же, как беззаконному и произвольному. И всем этим положением, всеми этими правами он обязан был исключительно самому себе! Легко понять, как должно было действовать на феодала сознание этой полноты принадлежащих ему прав: оно рождало в нем неизмеримую гордость, надменность, доходящую до дерзости, и искреннее презрение к окружающему его люду. «Я не удостаиваюсь быть князем, но могу быть королем: я Роган», — вот что было девизом, например, бретонского дома Роганов. И не только бретонский дом, который все же был видным аристократическим домом во Франции, но и какой?нибудь Куси, мелкий барон, сидевший около Парижа, имел девиз такого рода: «Я не герцог, не маркиз — я государь», и он был прав, потому что в своем поместье он обладал такой же властью, как и король, хотя владения последнего были больше. Не чувствуя над собой никакой власти, никакого закона, который стеснял бы его произвол и сдерживал его волю; не видя рядом с собой в своей сеньории ни одного человека, равного или хотя бы приближающегося к нему по своему положению, феодал невольно начинал смотреть на себя как на существо высшего порядка, не похожее на всех остальных обитателей сеньории. В нем складывалось убеждение — то убеждение, которое и доныне не остается без влияния в общественных отношениях, — что в жилах его, феодала, течет иная, более лучшая и достойная кровь, что он представитель особой благородной породы людей, предназначенной к господству и власти.
Внешним знаком этой власти сеньора являлся замок, служивший центром его владений. Замки нужно признать характернейшими явлениями изучаемой эпохи, отражающими ее дух и характер. Отделившись от всех остальных сословий и сделавшись самостоятельными государями, феодальные владельцы по необходимости должны были замкнуться за высокими стенами, укрепиться в своем поместье для того, чтобы отстоять свои права и независимость. Впрочем, замки начали строить гораздо ранее, чем развился феодализм; потребность в укрепленных местах, куда можно было бы скрыться в случае опасности, чувствовалась сильно еще в эпоху переселения, — и римские виллы, рассеянные по Галлии, еще в то время стали окружать себя рвами и насыпями, они?то и обращались в замки. На это происхождение замков из вилл в древнейшую эпоху указывают названия множества замков Франции, оканчивающиеся на «вилль», как например Фрондевилль, Абовилль, Меревилль и пр. Но если эти замки, происшедшие от укрепленных вилл, расположены были большей частью в долинах, среди богатых равнин, то анархия последующих веков заставляла бежать от легко доступных мест и укрепляться на скалах или на воде. В этом отношении важное значение имели набеги норманнов: они не только рождали необходимость в прочных укреплениях, бургах, способных выдержать продолжительную осаду, но и делали из замка срединный пункт, центр для окружающего населения, на который оно в случае опасности привыкло возлагать свои надежды. Впоследствии, при распадении монархии Карла Великого, замки стали оплотом самостоятельности возникавших феодалов, средством борьбы против слабой королевской власти. Вот почему число укрепленных пунктов чрезвычайно возросло преимущественно после смерти Карла Великого, при Людовике Благочестивом и Карле Лысом. Все, что искало самостоятельности и стремилось обособиться, ограждало себя в это время крепкими стенами и глубокими рвами. Понятно, что это усиленное построение крепостей возбуждало тревоги и опасения в тех лицах, для которых оно было знаком ослабления их власти. Не только король, но и каждый сюзерен с неудовольствием смотрел на возводимый его вассалом замок, так как вассал таким образом приобретал сильное средство для независимости и сопротивления. Через весь IX и последующие века, действительно, идет борьба против замков: и короли своими капитуляриями, и знатные сюзерены оружием, и епископы церковными мерами стараются воспрепятствовать сооружению укреплений. Так, например, Фульберт, епископ Шартрский, живший вIX в., считал постройку замков прямо делом дьявольского наваждения и по поводу сооружения таковых в его епископстве запретил звонить в колокола и почти совершенно прекратил богослужение.
Несмотря на эти затруднения, замки все?таки размножались и в феодальную эпоху сделались неизбежной принадлежностью каждой сеньории.
Уже при одном взгляде на средневековый замок легко можно заметить, что его архитектором руководило не изящество или удобство, а иная цель — цель защиты и безопасности. И если в поэте слово «замок» вызывает разные картины из идеализированной рыцарской жизни позднейшей эпохи, то в историке, напротив, оно должно возбуждать воспоминание о железном времени, когда люди по возможности запирались и укрывались друг от друга, имея на то — надо сказать — достаточные основания. Вот описание одного замка XIV в., сделанное Монтейлем:
«Представьте себе великолепное местоположение, крутую гору, увенчанную утесами и перерезанную оврагами и пропастями: на склоне ее стоит замок. Величина его выдается еще более, благодаря небольшим окружающим его домикам. Вся дверь (в замок) покрыта кабаньими и волчьими головами, украшена сбоку башенками и увенчана высокой караульней. При входе вам приходится пройти три ограды, три рва и три подъемных моста, после чего вы очутитесь на большом четырехугольном дворе, где находятся колодцы, а направо или налево конюшни, курятники, голубятни, сараи. Погреба, подземелья и тюрьмы в самом низу: над ними распложены жилые комнаты, а еще выше — амбары, солильни и склады оружия. Все кровли окаймлены бойницами, парапетами, круговыми ходами и будками. — Посреди двора находится замковая башня, где хранятся архив и казна. Она окружена глубоким рвом, и войти в нее можно только по мосту, который почти постоянно поднят. Несмотря на то что стены ее, так же как и стены замка, имеют толщину в шесть футов, она покрыта еще до половины своей высоты рубашкой, т. е. другой стеной, сложенной из больших плит».
К этому описанию, рисующему нам обычный тип замка, должно прибавить только то, что замки не везде имели одинаковую величину и не всегда отличались такой выработанностью и симметричностью своих частей. В первую половину Средних веков они вообще представляли собой грубую постройку, а иногда прямо •высекались в неприступной скале, к которой вела узкая, легко защищаемая тропинка, как, например, замок Рож–Гюон, находившийся на берегах Сены.
Замок резкой чертой разделял население простой сеньории на два далеко неравные класса: к одному принадлежали владельцы ьзамка, его сподвижники и семейство; к другому — не владеющие зземлей подданные сеньора, бедные, ничем не защищенные хижины которых робко жались к грозным стенам феодального жилища. Пропасть, разделявшая эти два класса, была гораздо глубже, чем те рвы, которые окружали замок. Феодал, как мы видели, обладал всей полнотой помещичьих и государственных прав. Население же, обитавшее около его замка, объединялось в одном имени «несвободных», или «сервов». С глубоким презрением смотрел феодал на этих слуг, труду которых он, как увидим, обязан был всем своим благосостоянием. «Сервов, — говорили феодальные поэты, — ненавидит сам Бог, Который и обрек их на тяжелую жизнь, и даже в раю не оставил для них места Иисус Христос, не желая, чтобы они жили вместе с
