Твари, подобные Богу

фотографии, наговаривал. Разлучницу «отрезaли», пророчили ей скорую мучительную погибель, моральную и даже физическую. Тщетно. Протопопов безумствовал и чуть не в открытую общался с проклятущей Татой.

Казалось, все пропало. И вдруг нашелся человек, хмурый гигант Вадим, физик по образованию, который после перестройки занялся биоэнергетикой и неожиданно обрел умение править карму. Услышав об этом по телефону, Ласточка безнадежно поморщилась, но в первую же встречу впервые за долгое время успокоилась: вот она, новая защита. Вадим, как в свое время Серафима, проникся нежностью к миниатюрной страдалице и был готов оберегать ее даже бескорыстно. Он без претензий на ясновиденье, но четко и не щадя чувств клиентки, обрисовал ситуацию и пообещал вмешаться. Сказал:

— Мужа я с соперницей разведу. Но учтите, чувства у него к ней настоящие. — Тут он повторил слова Серафимы: — Она ему на роду написана.

Помолчал и прибавил:

— А вот он для нее лицо проходное, и это меня до известной степени оправдывает. Так вот, поскольку чувства, повторяю, настоящие, не наведенные, — («Надо же, а другие твердят: «приворот, приворот»» — ахнула про себя Ласточка), — ничего особенно радужного я вам не обещаю. Муж останется в семье и не больше.

Вадим застыл, превратившись в суровое изваяние, но секунд через тридцать вздрогнул, как от укола, и снова заговорил:

— Если честно, я боюсь ему навредить. Видите ли, энергетически он и ваша соперница крепко спаяны. После разрыва оба лишатся привычной подпитки. Но если для нее дело обойдется временными недомоганиями, то ваш супруг может серьезно заболеть. Он кармически ослаблен какими-то, уж простите, не слишком благородными поступками. Прежде чем начать действовать, я обязан предупредить, что ответственность за любые негативные последствия ляжет в первую очередь на вас. Вы к этому готовы?

— Готова, — шепотом, но твердо ответила побледневшая Ласточка.

Вадим усмехнулся с некоторым изумлением перед ее жестокостью, однако от комментариев воздержался, сурово кивнул (он все делал сурово) и приступил к «вмешательству».

Ласточка нисколько не удивилась, когда события начали развиваться по его сценарию, и мало- помалу перестала ждать неприятностей, вздохнула полной грудью — зажила. Тут- то у Протопопова и случился инсульт, громом среди ясного неба семейной идиллии. Ласточка смиренно приняла божью кару — в ее представлении, не мужу за измены и прочие неблагородные поступки, а ей самой за смерть матери и Федора Ильича. Да, не она затеяла перестройку дома, но в ее силах было этому воспротивиться… Она терпеливо несла заслуженное наказание и одновременно злилась на Тату: дрянь, испортила людям жизнь и хоть бы хны. Чтоб ее!.. Ласточка досадливо крестилась, прогоняя вредные для кармы мысли.

Избавиться от них полностью помог новый роман, по новизне, свежести, азарту такой же страстный, как с Питером. Ласточка и лечащий врач Протопопова, очертя голову, пустились в плаванье по бурному морю адюльтера. Роман был четырнадцатым по счету и по многим неуловимым признакам завершал своеобразный венок сонетов увлечений ее молодости. Стоит ли удивляться, что героя звали Глеб.

Глеб Павлович Попцов.

Как почти всякий мужчина-врач, ветеран ночных дежурств и убежденный «физиолог» в любви, он хорошо знал сладость запретного плода и его ценность для правильной перистальтики отношений с женами богатых частных пациентов. К тому же он был истинный артист. Все это дошло до Ласточки лишь в тот миг, когда муж застал их вдвоем — до того на протяжении почти двух лет она считала, что ее никогда еще не любили так сильно. Именно пылкостью Глеб пробудил ее от летаргии, в которую она впала, победив в борьбе за семейное счастье. Ласточку, разумеется, немного смущало, что Глеб Павлович женат — вроде бы только что штудировала с Протопоповым библейские заповеди, но… ее так ужасно предали, а Глеб, по его собственным словам, начисто помешался от любви. «Как мальчишка, семнадцатилетний мальчишка», — жарко шептал он ей в ухо, подловив на выходе из комнаты мужа и настойчиво притискивая к стене. Поначалу Ласточка не принимала ухаживаний всерьез — просто выдала себе карт-бланш на развлечения. Однако прошел год, и между ними что-то изменилось; возникла настоящая близость, нежность. Она сама не заметила, как полюбила. Протопопов выздоравливал, но это уже ничего не значило. Они с Глебом образовали отдельную пару, не менее важную с точки зрения небесного ЗАГСа. Так, во всяком случае, думала Ласточка. Они не раз обсуждали, как будут жить вместе.

Когда Протопопов неожиданно вернулся с дачи, она не испугалась, наоборот, обрадовалась: наконец-то все выяснится. Но Глеб повел себя жалко — и залопотал про семью… В ту минуту и после, из-за приставаний мужа, она навсегда возненавидела мужчин. Проживу и без них, яростно думала Ласточка. Но чем дольше думала, тем больше понимала, как это глупо. Отныне она должна заботиться только о себе. Должна вырвать из сердца Глеба, чувства к которому, несмотря на презрение, пока не получалось задушить, и любой ценой удержать мужа. Протопопов — основа ее благополучия, а благополучие — гарантия ее значимости, ради этого положено столько сил и упущено столько возможностей. И теперь он вдруг возьмет и уйдет? Нет уж, дудки. Лучше опять обратиться за помощью к потусторонним силам. Правда, Вадим здесь не помощник, но ничего. Найдутся другие.

Своего не отдам, решила она. Не будь я Власта Протопопова.

Глава 6

— Спасибо, все очень вкусно. Ты умница. — Антон отодвинул от стола табуретку, встал, поправил рубашку, ремень и шагнул было к двери.

Наташа в то же мгновенье сделала шаг к нему. Антон непроизвольно вытянул вперед руки и взял ее за плечи, как бы перехватил в движении — едва ли осознав, что тем самым помешал обнять себя за шею и прижаться щекой к щеке, как она любила. Поцеловал в лоб:

— Пойду.

Наташа молча посмотрела ему в глаза и улыбнулась. У нее был пытливый взгляд и всепонимающая улыбка, которая временами совершенно иррационально, но очень сильно раздражала Антона. Этот специфический изгиб губ и особое выражение лица словно заранее отпускали все грехи — и отчего-то рождали желание оправдываться, хотя никаких преступлений за ним не водилось.

«Я придираюсь, — подумал справедливый Антон. — Она не виновата. Не виновата».

Увы, он не сумел ответить на ее чувства. Как ни старался, не смог выкинуть из головы Лео. Но, сам того не заметив, запутался в паутине новых, угнетающе добродетельных отношений. Наташа любила его верно, честно, жертвенно, беззаветно. Была ему ласковой сестрой, заботливой матерью, нежной подругой, неотступным ангелом-хранителем. И, ни разу не сказав этого вслух, как-то все же дала понять, что если Антон уйдет, она ляжет у порога и не двинется с места, пока он не вернется. А без него умрет.

Чем-то она напоминала Цезаря, его пса.

Антон вздохнул: он скучал по своей собаке. Даже при Лео, а сейчас особенно. Уезжая в Омск, он рассчитывал, что максимум через пару месяцев перевезет к себе мать вместе с Цезарем, но Татьяна Степановна все тянула, придумывала отговорки. Беседы по телефону всякий раз оборачивались торгом.

После смерти отца и расставания с Лео Антон впал в депрессию. Раньше такого с ним не случалось, и он не сразу понял, что живет как во сне — тяжелом, нескончаемом, мутном. Он словно раздвоился и, маленький, больной, несчастный, отстраненно взирал на мир изнутри своего же тела-скафандра, прозрачного, но невероятно тяжелого и абсолютно непроницаемого. Элементарные действия стали пыткой. Просыпаясь, он тоскливо думал о предстоящем дне и не хотел открывать глаза, а встав с постели, двигался, будто в глицерине, и от соприкосновения с реальностью весь превращался в один ноющий зуб.

Однажды он не смог заставить себя вылезти из-под одеяла и не шевелясь пролежал почти до вечера. Около шести позвонил его начальник из Омска — зазывать обратно; с момента, как Антон попросил о