в ЦАМ заглядывали незнакомцы с военной выправкой в накинутых белых халатах, мы понимали, как себя вести.
Отец был простым инженером с зарплатой в двести пятьдесят рублей. Копался каждый день на работе со своей магнитотрассой и даже дома что-то чертил и вычислял. Вдобавок изредка ругался по громкой связи со своим начальником, дядей Славой. Весь взъерошенный, надрывным голосом пытался в чем-то убедить, тыча чертежи в видеофон:
– Ну вот же, вот!
Здорово было б, если б он всегда был таким…
Конечно, поначалу смотреть отцу в глаза было стыдно. Потом забылось, прошло.
А следующей зимой всех нас отправили в Мурманск. Для нас тут построили специальный марсианский городок и сказали:
– Обустраивайтесь, ребята. Теперь каждый год будем учиться здесь жить.
И понеслось. Уколов делали столько, что невозможно было сидеть. А еще сюда привезли марсиан из Питера и Магнитогорска. Вот где было настоящее счастье – куча снега и сплошь зеленые лица, взрослые не в счет.
А Тонька? Конечно, она упросилась ехать с нами. Только вот… в марсианском городке она смотрелась бледной и чужой и вечно мёрзла. Даже стало ее жаль. И как-то между делом я спросил у ее мамы:
– Ёла-Пална! Ой, простите, Ольга Павловна… – Она лишь улыбнулась уголком рта. – А почему Тоня не марсианка?
Наша любимая наставница окинула меня усталым взглядом.
– Респиратор, Рома. Поправь сейчас же. Ну сколько можно тебе напоминать?
К давнишней ссоре с отцом больше не возвращались. Разве что тот случай, когда во время ужина он вдруг отложил вилку, снял очки, посмотрел серьезно в затянутое изморозью окно и произнес, будто в оправданье:
– Это было непростое решение, сынок.
Хотя, может, это он так, о своем, о магнитной трассе?
А хорошо всё-таки, что папу отпустили в Мурманск со мной. Потому что мама и в Москве гостила у нас редко – чаще летала в космос или проходила подготовку в звездном городке. А в Мурманск совсем не прилетела – у нее работа. Только однажды вырвалась на денек. Я тогда еще пошел выносить на улицу мусор и не надел поверх майки куртку. Мама на меня накричала и не пустила играться в снежки. А Ольга Павловна, наоборот, потом хвалила: 'Молодчина, Рома. Процесс адаптации проходит хорошо'.
И помчались годы. Спецкурсы. Рейсы. Москва-Мурманск, Мурманск-Москва. Напоследок нас закидывали даже на Эверест.
А к окончанию школы на территории ЦАМа выделили блок под общежитие. Мы всей гурьбой переехали туда и с головой погрузились в учебу. Натаскивали нас по ускоренной программе. Правильно, нечего просиживать штаны – на Марсе мы нужны. Но как бы складно нас не опекали, из зеркала изо дня в день глядела всё та же зеленая физиономия, будто не меня оно отражало, а зияющую пропасть между Тонькой и мной. Решение вызревало годами, и я, в конце концов, рискнул открыться Стасу:
– Я остаюсь.
Стас насупился, стянул с себя респиратор, хоть теперь это строжайше запрещалось, и сплюнул прямо на пол.
– Это из-за Тоньки, да?!
Было такое чувство, будто предаю друзей.
– Не из-за Тоньки, – ответил я, стараясь говорить спокойно. – Просто за меня всё решили. Я так не хочу.
– А как же первый контакт с марсианами? Как геологическая разведка и поиск самого нужного минерала? Как же…? – тут Стас запнулся и стал ритмично, с усердием пинать ножку стола. В его движениях читалось: 'А как же я?'
Вместо этого он выдавил:
– И куда ты?
– Пойду в полярники.
– Ёле-Палне скажешь?
– Пока не могу.
Ёла-Пална ушла из жизни тихо и даже как-то буднично. После очередного Мурманска она долго болела, а в один из дней в аудиторию к нам зашла практикантка Леночка и сказала:
– Ребята. Ольги Павловны с нами больше нет.
Ёла-Пална… Ласковая, чуть грустная, активная и довольно молодая женщина. Наша неизменная няня, почти что мать.
– Полетишь? – без обиняков спросил тогда Стас.
Мы оба знали, что в тот момент я не смог бы ответить: 'Нет'.
– Тоньку жалко.
– Ага.
А что еще скажешь? В один миг, как в Мурманске, она стала одинокая и чужая. Спустя несколько дней я застал ее собирающей вещи, раскиданные обыкновенно по всем комнатам ЦАМа.
– Куда ты теперь? – спросил я, укрывшись наполовину за дверью.
– Психологом стану. Как мама.
Светку Колосову завернули перед самым стартом. Врачи сказали твердое нет. И такое случается…
– Я всё-всё-всё бы на свете отдала, – шептала она Стасу, – лишь бы на Марс полететь.
Стас понуро молчал, даже когда Светка сорвалась на крик:
– Ну почему?! Почему ты улетаешь?
А Тонька… Тонька не сказала мне таких слов. Она даже не знала, что в новый далекий дом я вёз с собой засохшую яблочную кочерыжку.
В ракете я ерзал, места себе не находил, пока Стас не взвинтился:
– Ты уж определился бы что ли – от себя убегаешь или летишь навстречу мечте.
Не знаю, что в этот самый миг творилось в душе у него. Рваные мысли. Судьба это или собственный выбор? Не знаю. Я просто закрыл глаза и позволил ракете унести себя на красную планету.
Все, кто приехал нас провожать, с волнением наблюдали огненный шлейф. Уточкин, большие шишки со звездами на погонах, Тонька, практикантка Леночка, уже пообещавшая остаться в ЦАМе, родители, друзья.
– Они ж еще дети, – всплакнула Леночка. – Простые советские дети.
– Марсианские дети, – поправил Уточкин, протер очки и водрузил их на переносицу. – Марсианский народ.
Мёрзлый марсианский воздух царапал легкие. Я сладко поежился. Выполнил с десяток взмахов руками, попрыгал, разогреваясь. Вжикнув змейкой, щелкнул переключатель – комбинезон засветился изнутри. Давайте, сони, просыпайтесь – дышать хочу. Сине-зеленые водоросли, вживленные в организм, отозвались мурашками по коже, жадно впитывая световой поток. Сколько лет уживаемся и тренируемся мы с вами? И всё же маловато для Марса вас одних. Я проверил запасы кислорода в баллончике, аптечку, мобильную связь. Марс суров, и даже нам, 'детям Марса', с ним шутить не стоит.
На вездеходе домчишься к периметру магнитотрассы в сто раз быстрей – это ясно. Но даже когда градусник спускался за минус пятьдесят, я выбирал бег. Сначала разогревался у базы на вымощенной шестигранной плиткой площадке, чувствуя себя облюбовавшей алюминиевые соты пчелой. Затем трусцой по грунтовой дороге, утрамбованной погрузчиками вдоль и поперек. А дальше – размашистый бег по девственной глади Марса, прикасаясь ногами к истории длиной в миллиарды лет.
Мимо промчался вездеход – Юркина бригада. Наш плелся где-то позади. У куполов копошились белокожие колонисты в громоздких скафандрах, отходящие от базы не дальше, чем малое дитя от
