материнской груди.
Я перешел на размеренный бег, преодолевая за шаг метров по пять, будто в сапогах-скороходах переступая горы и моря.
Иногда мне казалось, что удалось влюбиться в Марс. Достаточно во время бега застыть на мгновение и прикрыть глаза. Телом почувствовать полет. Еще чуточку – и порвутся гравитационные нити, и Марс отпустит…
Я ускорил темп. Некогда мечтать. Нас ждет работа, монотонная, тяжелая. Нужная…
К перерыву, не сговариваясь, съезжались к ближайшей климатической установке, забурившейся носом в грунт и выплавляющей спрятанную в недрах воду. Термоядерный агрегат работал на полную. Намучившись за день с укладкой сверхпроводящей стали в пока еще вечную мерзлоту, мы подтягивались ближе, раскладывали на раскаленных перилах сухой паек и грелись сами. Время от времени реактор напоминал о себе раскатистым вздохом, когда из его макушки вырывался пар и устремлялся греть пустоту. На мгновенье морозный воздух мог смениться зноем, чтобы тут же остыть и осыпать нас льдинками. Так и обвариться недолго. Но мы всё равно съезжались, кучковались, грелись.
Следуя расписанию космических часов, здесь нас обычно заставало светлое пятно, солнечным зайчиком скользившее по равнине. В эти минуты даже невооруженным взглядом можно было различить в небе яркую точку – отражатель. Тоже, наверно, чья-то мечта. У нас даже шутка родилась: 'Светит, но не греет. Что это? Правильно – орбитальное зеркало над Марсом'. Говорят, недавно приладили к нему очередной блок. Теперь еще малая толика солнечных лучей будет посылаться на марсианскую поверхность.
Шефство над нами взял Иван Петрович – старичок-биолог, ухитрившийся пробиться на Марс, несмотря на почтенный возраст. Без передыха он носился со своею апельсинового цвета мечтой. Высаженный им у куполов оранжевый лишайник отчаянно цеплялся за жизнь. На пригорках у базы искусственно подогреваемый инфракрасными лучами он продержится чуть дольше, но всё равно однажды, пусть раньше или позже, Иван Петрович, чуть не плача, будет причитать: 'Ну что же ты, мой маленький. Что ж ты, мой малыш'. И будет соскребать с окаменелостей буровато-грязный порошок, в который превратился некогда наполненный жизнью лишайник.
А Тонькин яблочный огрызок где-то затерялся. Ерунда. Семечки от яблок каждый второй везет с собой на Марс. Несерьезные люди.
Зимовали мы, как все, под куполами, а с уходом жестких холодов потихоньку расконсервировали строительную технику, полузасыпанную смерзшейся пылью, и расползались по своим участкам.
Зима нагоняла тоску. В тот период в голову, не слишком занятую работой, как на мёд, слетались мысли. Наверно, можно было упросить маму лететь со мной. Ей бы разрешили, мама – опытный космонавт. Или Тоньку. Нет, Тоньку бы, наверное, не взяли.
С Земли по сравнению с прошлым разом доставили чуть ли не вдвое меньше девчонок и ребят, прошедших адаптацию. То ли не заладилось что-то, то ли виновниками стали успехи астероидных работяг, поставивших добычу платины на поток, о чем ежедневно трубили в новостях.
– Свернут нас, ребята, – предрек Иван Петрович, глядя на сваленную в кучу технику, отказавшую после суровой зимы, на свежевысаженный под открытым небом лишайник, дни которого были сочтены, на молодых зеленокожих ребят, с восторгом озирающихся вокруг и украдкой бросающих взгляды на космодром. – Как пик дать свернут.
– И куда нас?
– Хм, – биолог помолчал. – Молодежь на астероиды перебросят. А меня-то, наверно, на Землю спишут по выслуге лет. – Иван Петрович нервно подернул плечом и погрузился в изучение нерадивого лишайника.
Карликовая яблоня в кадке разрослась, дай бог. Молодец же кто-то, догадался. За успех колонии 'Эллада' не засчитается, но как символ сойдет. Меня же деревце раздражало. Магнитотрасса для отца, морозостойкие зеленые ребята для Ольги Павловны, яблоня для Тоньки и для страны. А что для меня?
– Ауууу! – временами кричал я в пустоту. – Где вы, марсиане?! Я, Соловецкий Ромка, шестой год торчу здесь, на Марсе. А вы где? Ау!
– Домой охота, – признался я Стасу как-то на привале.
– А что там, дома?
– Там Земля, – попытался я отшутиться и серьезней добавил. – Отец… И Тонька.
Стас хмыкнул, запил чаем бутерброд.
– Ты б ей хоть позвонил.
Стас прав. Уже год, наверно, то работа, то тоска. Всё некогда, всё завтра. Наконец, я собрался с духом и позвонил. Разговор выдался официальным и сухим. Изображение опаздывало и дергалось – так всегда бывает, когда связь с Землей.
– Как жизнь? Что делаешь? – допытывалась Тонька.
– Да как обычно, – уходил я в сторону. – Бездельничаю. Ищу взаправдашних марсиан.
– Ты не взрослеешь, Ромка. – Только тут я почувствовал ее прежнюю теплоту.
Распрощался, передавал приветы, обещал звонить. А для себя решил – и вправду пора взрослеть.
– Иван Петрович. Вот. – Я протянул ему лист бумаги. Всё по-взрослому – просьба, дата, подпись.
Он прочел, щурясь на мелкий шрифт. Вздохнул, мелко-мелко затряс бородкой и сухо сказал:
– Я передам.
Вот и груз с плеч долой. Теперь просто ждать – такие вопросы быстро не решают. И, чтоб часы ожидания скорее текли, я с прежним рвением погрузился в работу. Стал названивать Тоньке. Тут уж она в подробностях рассказала, как с отличием окончила институт, устроилась работать в ЦАМе. А о своих воспитанниках, уже начавших зеленеть понемногу, тараторила взахлеб.
Бурились мы в эти дни вплотную к базальтовой породе, хотя при возможности старались держаться русел высохших в древности рек. Вдруг хрустнуло. Бульдозер заурчал, как раненый медведь, и, проваливаясь передним колесом, завалился на бок. Благо Стас грузил неподалеку, подогнал тягач, зацепился, вытянул.
– Марсиане! – выпалили мы одновременно со Стасом, едва выбравшись взглянуть, что произошло.
– Контакт, Иван Петрович! Есть контакт, – я тут же связался с шефом и обрисовал обстановку.
– Ребята, не лезьте туда, я вас прошу, – взмолился Иван Петрович.
Дыра уходила под базальтовый пласт. Из обнаруженной расщелины исходило сияние, призрачное, сиренево-голубое.
– Мы только заглянем и назад. Честное слово.
Аж дух захватило, детские фантазии возвратились вмиг. Стас протиснулся первым, заторопился и, поскользнувшись, засучил ногами.
– Тише ты, марсиан спугнешь.
К нашему прискорбию марсиан в дыре не оказалось. Вместо них волнистыми прожилками в вулканическую породу вплеталась стекловидная масса, похожая на кварц, которая и источала тот загадочный свет.
– Самый нужный минерал? – с надеждой спросил Стас.
– Самый, – уверенно подтвердил я. – Выковыривай давай.
– Увы, ребята, находка не по моей части, – признался Иван Петрович, поколдовав в лаборатории с привезенными образцами. – Следов органики в них нет. В геологическую несите, Семенычу, – и добавил, взглянув на наши осунувшиеся лица. – А для детального изучения, конечно же, на Землю надо отправлять.
– Так это ж через полгода, не раньше.
– А куда вам, юноши, в вашем возрасте спешить?
Мне-то точно некуда…
